Владимир Пимонов - Что еще добавить? События. Люди. Книги

У вечера было интригующее название «О нежном, странном и смешном». Проходил он в доме-музее Михаила Щепкина. Поначалу я не сообразил, где это и кто такой Щепкин – попутал с Щусевым (ну вот не очень у меня с топонимикой). Но, слава богу, определился, сориентировался.

О доме-музее. Знаете, наверное, есть особая аура выступать здесь. Зал для выступления оказался небольшим, был рояль, со стен смотрели портреты выдающихся деятелей культуры 19 века. У стены стояла шикарная софа (или канапе), захотелось занять там место. Не получилось, поскольку на ней (специально для меня) была записочка «Не садиться. Экспонат». Походил по другим комнатам, посмотрел картины и фотографии на стенах, изучил содержимое стеллажей. Было что посмотреть, чему поудивляться – прижизненное издание «Ревизора» Гоголя, собрание сочинений фон Визина. В одной из комнат в углу – икона Богородицы. Гравюры (к своему удовольствию, нашел свое любимое Святогорье – откуда оно здесь?), портреты, бюсты актера Михаила Щепкина, Михаила Чехова (племянник Антона Павловича, выдающийся актер, основавший актерскую школу в Голливуде). Поразил факт, что это здание пережило пожар 1812 года.

Но о вечере. Здесь была другая неожиданность. Таня подготовила не поэтический вечер, она читала прозу. Согласитесь, рискованное мероприятие, тем более что рассказы, в общем, не такие уж и коротенькие – не эстрадные миниатюрки а-ля Жванецкий. Было еще одно новшество – каждый прозовый этюд чередовался с оперным пением. Впрочем, насчет новшества я подзагнул – оказывается, такого плана выступления отнюдь не ноу-хау, а, скорее, традиция с незапамятных времен. О чем и сообщила в начале мероприятия Екатерина Сбытова, солистка «Новой оперы». Она же вместе с Юлией Гомзиковой (фортепиано) обеспечили музыкальное наполнение вечера. И знаете, оказывается, такая, на первый взгляд, гремучая смесь – современная проза и классический вокал – очень даже органична, трогает и волнует, дополняет друг друга, подчеркивает.

Проза. Сразу про себя отметил, что Татьяна Риздвенко (один из любимых моих поэтов) прозу читает лучше, чем свои стихи. Эмоциональнее, что ли. Рассказы больше напоминали сентиментальные эссе-воспоминания. Они не сочинялись, а записывались, поэтому доверие к ним было безоговорочное. Чувствовал себя Станиславским и после каждого рассказа говорил себе: «Верю!» Порой было смешно (до хохота), переживательно, а иногда грустно. Но риздвенковская печаль, как у Пушкина, – светла, в ней столько света и надежды. Таня в своей прозе может управлять мелодиями; великолепные пейзажи (почему-то подумалось, акварель), изящные диалоги и воспоминания, с которыми что-то нужно делать, и записать их – это как бы долг, прежде всего, перед собой, перед своей семьей, перед родителями… И мы, слушатели, тоже втянуты в эту орбиту, потому что Танина память соприкасается с памятью каждого из нас.

Каштаны – каштанка, пожар – Пушкин, песня – влюбленность, Девочка с большой буквы, Тбилисо – повесил свой сюртук…

И об этом же были арии в исполнении Кати Сбытовой. Ее глубокий голос, тонкие выразительные руки. Произведения Майне, Штрауса, Чайковского – тонкие, эмоциональные, притягательные. Поймал себя на мысли, что такие вечера могут быть кому-то терапией, лечить.

Что еще? Когда объявили, что мероприятие окончено, я удивился: «Как так? Почему так быстро?» И это здорово.

Ходить с пустыми руками на поэтические мероприятия не совсем правильно. Вот и я решил перед вечером Андрея Коровина не нарушать традиции, зашел в магазин. После рабочего дня ничего достойнее бутылки коньяка и коробки конфет придумать не смог. Радовало, что коньяк был не совсем обычный, даже вполне писательский, поскольку назывался «Жванецкий». А что, самое оно: концерт назывался «Все любовь, что ни спросите!», был приурочен ко дню рождения поэта… Поэтому крепкий спиртной напиток одесского разлива от самого Михаила Маньевича очень даже показался мне уместным. Блин, ну как тут не процитировать: «И соленым огурцом все это безобразие сверху прикрыть». Или как там правильно эта фраза звучит?

Перед мероприятием было время осмотреться. Вот так вот, вышел на площадь Маяковского – ноги на ширине плеч, руки как у Муслима Магомаева, напряжены, пальцы врастопырку, подбородок приподнят – осматривайся – не хочу. Половинка луны плывет по небу, смотрит на Владимира Владимировича, сам он повернул голову в сторону Кремля, молодежь качается на качелях… Красота! Москва, весна и… предательский кашель, который уже не забивается мятными леденцами «Холс». Ладно, хорош осматриваться, есть идея попить чаю в Булгаковском доме, что, похоже, уже входит в привычку. Чай Булгаковский магический – дивной вкусноты. Полезность и целительная сила так прет. Во всяком случае, кашель на раз прекратился. Что за ингредиенты в него входят? «Кто же вам признается!» – хозяюшка кафешки в этом плане непреклонна. Тайну чая так и не раскрыла, зато всучила печенье с предсказанием. Я его разломил и обнаружил записочку (как не съел?), которая гласила: «Пришло время действовать». К чему бы это?

Напротив, за столиком парень и девушка, похоже, репетируют какую-то пьесу. «Я знала, – чувственно произносит монолог молодая актриса, – что это не может быть правдой»…

Вот пробежала Нина Дунаева – ищет скатерть, чтобы накрыть стол на сцене. Вот прошла Аня Логвинова. «У вас случайно нет зарядного устройства для мобильника?» Зарядник – дело индивидуальное, можно сказать, интимное. «А какой у вас разъем?» «Знаете, сегодня именно такой зарядник у меня есть!» «Yesss!» – говорит Аня и подсоединяет мобильник.

Но пора выдвигаться в зал. Перед началом представления заглянул в гримерку, или как правильно называется помещение, где настраиваются на выступление? Вручил презент Андрею, обнял его, пожелал радости, удачи и терпения. А главное – не терять присутствия духа и чувства юмора… В зрительном зале устроился, как обычно, у стеночки на откидном сиденьице. Куртку и сумку бросил в угол. Последний раз я здесь сидел на вечере Маши Ватутиной. Почему-то подумал о терпении, которое должно побеждать гнев. Так и записал: «терпение всегда побеждает гнев. Пусть даже этот гнев праведный». Зрители подходили и подходили, многие друг друга знают, обнимаются. И, как мне показалось, все они любят Андрея Коровина. Опять ни к селу ни к городу всплыла цитата, на этот раз из Дольского: «Меньше всего любви достается нашим самым любимым людям». На сцене скамейка, на скамейке тюльпаны, на другой стороне – стол, накрытый бордовой скатертью в тон кресел в зале. На столе чашечки и заварник – чай, что ли, будут пить?

А вот и Андрей Тарасов – он уже работает, фотографирует, выискивает удачные кадры.