Владимир Пимонов - Что еще добавить? События. Люди. Книги

О щедрости и поэтической обязательности Лили говорили ее друзья, организаторы фестивалей «Степная лира» и «Генуэзский маяк», супруги Иван Белокрылов и Ирина Ковалёва.

А ее однокурсник по МГУ, мой замечательный товарищ Алексей Турбин, открыл авторские тексты совсем с другой стороны, написав на них музыку. И получилось, нужно сказать, огненно! Блюз «Встреча у рояля» был шикарен. Грустное, в общем-то, стихотворение Алексей исполнил с такой неожиданной харизмой, что подумалось, а ведь песню запросто можно было бы продать, скажем, на «Радио Шансон».

Ночью Лиля написала мне в личку: «Володя, очень рада была тебя обнять. А астрочки вот, заняли свое место. Надеюсь, что через четыре дня будут такими же красотками и дождутся меня. Через пять часов жду такси в Шереметьево, командировка в Сочи. С бала на корабль. Сережа выложит фото, мы там с тобой чудесно сидим в баре. Обнимаю и ложусь поскорее. Еле успела собрать чемодан».

Поистине: поэту собраться, что голому подпоясаться.

Идея сходить на поэтической вечер Анны Золотаревой принадлежала Татьяне Риздвенко. «Она хорошая», – сказала Таня. Из ее уст это прозвучало убедительно и рекомендательно. В общем, мы тут же договорились о встрече, решив заодно лишний раз обсудить с Таней наши совместные творческие планы, коих у нас громадье.

Но о планах (многие из них писаны вилами по воде) рассказывать не буду. Поэтому скажу о… хризантемах, которые я купил после работы, чтобы вручить их «хорошей» Анне. Хризантемы – чудные такие, бардовые, с зеленым пятнышком в центре (впрочем, я слабо разбираюсь в цветах и цветокоррекции, могу напутать) – пахли нежной горечью всю дорогу. Люди в метро оборачивались на меня и смотрели то ли с сочувствием, то ли с завистью.

Забегая вперед, признаюсь, что такие же чувства нахлынули на меня после поэзии, прозвучавшей лично для меня неожиданно мощно и трогательно.

Раньше со стихами Золотаревой я не был знаком, то есть, вы понимаете, что чудо, связанное с открытием нового автора, мне еще предстояло испытать. Что, собственно, и произошло. Анна прекрасна – рыжая, в очках, тонкие пальцы, глубокий голос, к которому почему-то сразу возникает доверие.

Вечер проходил в библиотеке иностранной литературы. У нас с Таней особое отношение к этому, можно сказать, намоленному месту, поскольку еще недавно мы выступали там, правда, в другом зале.

Серый ковролин на полу, такого же цвета стены, ну, может быть, чуть светлее, окно до потолка, форточка приоткрыта. За окном Москва – жужжит, мурчит, заливается электрическим светом. Стулья для слушателей расставлены уютным полукружьем, в центре которого два красных кресла, белый столик с двумя микрофонами, две небольшие бутылочки воды «Сенежская».

Выступающих было двое. Место рядом с Анной занял Антон Дубин. Как оказалось, Антон составлял программу мероприятия. И, нужно сказать, что, будучи музыкальным журналистом, он, составитель, сделал это виртуозно. Программа слушалась и воспринималась как музыкальная пьеса, причем драматургически выверенная, поскольку Анна вела диалог с тремя удивительными поэтами: Борисом Дубиным, Сергеем Морозовым и Олегом Юрьевым – увы, уже оставившими этот мир.

«Это не мемориальный вечер, – отметил сразу Дубин. – Это вечер Ани. Я очень сожалею, что ей не удалось пообщаться с моим отцом». Из троих поэтов, произведения которых представлял Антон, Анна была знакома только с Олегом Юрьевым, с которым она познакомилась незадолго до его ухода.

По задумке авторов, программа должна быть неделимой композицией, в которой каждое стихотворение живет своей собственной жизнью. Так оно и произошло.

По привычке я старался записывать на листочках отдельные фразы звучащих стихотворений. Мне практически всегда это удавалось, а тут – я вдруг утратил все свои навыки скорописания. Да и к тому же попробуй угонись за музыкой, звучащей как классическое произведение, неистово и глубоко. Я не только не успевал водить ручкой по бумаге, не успевал вздохнуть. Настолько увлекло чтение Антона и Анны. Это был диалог. Антон после каждого прочитанного им стихотворения называл не только автора, но и год написания, что звучало вполне логично и казалось неотъемлемой частью композиции. Диалог получался достаточно многогранным: молодая красивая женщина вела разговор не только с тремя мужчинами, она беседовала со временем, с эпохой – 60-е годы, 70-е, 80-е… При этом не было ощущения, что настоящее спорит или что-то хочет доказать ушедшему. Нет! Стихи Дубина, Морозова и Юрьева звучали так же современно, ярко и остро, как и Анны Золотаревой.

«Пьяно немотствует совесть» (Борис Дубин), «Не все неси книгопродавцу, себе оставь стишок другой» (Сергей Морозов), «Я проснусь на заре от стыда и злобы» (Олег Юрьев).

Может, их объединяло острое чувство одиночества?

«Мы – провинциалы Вселенной», «Привыкая к уплотненной неотзывчивости» (Анна Золотарева).

Стихи читались без пауз, одно за другим. Ритм, ритм, ритм! Вот за окном с ревом проехал мотоцикл. И тут же Анна как ответ на этот рев: «На Первомайскую выходит люд веселый, за ними время…» И все – мотоциклист уже стал иллюстрацией к стихотворению.

Может быть, это был спиритический сеанс? Разговор живого с неживым? Нет! Живая разговаривала с живыми. Они – Борис, Сергей, Олег (возможно, их уместнее называть по имени-отчеству?) – были живыми в своих стихах.

Четыре поэта. Звенья композиции цепляются одно за другое – словом, образом, чувством.

«Для какой-то нужды уцелел на земле» (Сергей Морозов), «Страшно сказать, меня насилует все… – деликатность и чувство справедливости. Ради радости» (Анна Золотарева), «Ластонька милая…» (Олег Юрьев), «Шмель дуралей» (Анна Золотарева), «Голубь, что ли, бродит по карнизу…» (Борис Дубин).

Показалось, что по мере чтения с читающими происходила трансформация – голоса Антона и Анны звенели, звучали все отчетливей и отчетливей, выделялось каждое слово. Выделялось и тут же уплывало… Какие-то изменения происходили и во мне – слушателе. Я будто чувствовал их физически, я будто терял реальность, с меня будто сняли одежду, я будто бродил голышом-босиком по серому ковролину.

«В раю, должно быть, снег» (Олег Юрьев), «Во избежание падения держись за поручни» (Анна Золотарева), «Видишь, по аллее вихляет желтый лист?» (Сергей Морозов), «Кто может сравниться с шалавой моей?» (Анна Золотарева).

Все сливалось в одно – поэты, эпохи, голоса. И было неожиданно, когда вдруг все прекратилось. И наступила тишина. Зрители сидели ошарашенные и молчали.

«Как тебе?» – спросила Анна свою дочь Лизу. «Мама, это было настолько сильно», – прозвучало в тишине.

А дальше был разговор со слушателями – тихий, теплый, душевный. И никто не хотел расходиться. Да и уйти было невозможно, поскольку двери в зал, где проходило мероприятие, захлопнулись и не открывались – ну, не мистика ли!