Майя Гельфанд - Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее
- Название:Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:9785449852090
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Майя Гельфанд - Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее краткое содержание
Субботние беседы. Истории о людях, которые делают жизнь интереснее - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Вы не скрывали того, что вы еврейка.
– Нет, конечно. Я никогда не скрывала. И это приводило антисемитов в ярость. Потому что внешность у меня не ярко выраженная семитская, а имя вообще вполне «свое». Но я всегда подчеркивала свое еврейское происхождение и никогда не чувствовала себя «своей». Я даже по морде била некоторых особо активных антисемитов. И несмотря на то, что я всегда шла первой и претендовала на высшие места, я получала второй гран-при или делила первую премию. Ведь министерству всегда было приятнее привезти победителя титульной нации. Там было очень много внутренних взаимоотношений между членами жюри, о которых я не думаю, что нужно рассказывать. Но так было.
– Но ведь победы на конкурсах не всегда имеют отношение к карьере. Ведь бывает, что человек блестяще выступает, а карьера не складывается.
– В Советском Союзе это было просто. Я, например, была солисткой Московской филармонии, и это было навсегда. Кстати, солистами филармонии были в разные времена Рихтер, Гилельс, Давидович, Ростропович, Коган, Ойстрах. А вот на Западе все намного сложнее. Каждый концерт – это новое испытание. Это как шахматная партия: выиграл или проиграл.
– Но в шахматах есть объективные показатели. А в музыке?
– Есть специалисты, которые оценивают. А вообще надо родиться в правильном месте и в правильное время. Карьера – это вещь очень непредсказуемая, она зависит от массы факторов, от совершенно неожиданных комбинаций. Нужно уметь переживать неудачи и идти дальше. И, конечно, нужно то, что называется мазаль.
– А вы родились вовремя?
– Не знаю.
– Но вы довольны своей карьерой?
– Вы знаете, я делала много ошибок. Но в целом я довольна. Может быть, я бы играла больше, если бы не преподавала. А я хотела совмещать и преподавание, и концертную деятельность.
– Но преподавали вы, на секундочку, в Джульярдской школе искусств. В лучшей музыкальной школе мира!
– Ну да, и я очень выделялась на фоне других педагогов. Потому что в Америке принято считать, что педагог умеет учить, а уметь играть для него необязательно. А я не просто учила, я передавала свой опыт, показывала технические приемы, которые я сама разрабатывала. И это, конечно, было необычно. Я считаю, что главная задача педагога – проявить личность и характер ученика. Заставить его быть оригинальным, заявить о своем собственном характере и суметь показать его в музыке.
– А вот на каком этапе просто хороший исполнитель, даже виртуоз, становится великим музыкантом? Что для этого нужно?
– Жизненные переживания идут в музыку, накладывают отпечаток на исполнение. И звук, и фразы, и темп меняется. И появляется свобода, которая не всегда бывает в молодости. А самое главное, появляется глубина и понимание себя как личности. На сцене нет стыда. Там можно показать все то, что в жизни мы обычно скрываем. Но это приходит с возрастом.
– Ваша многолетняя карьера, если смотреть на нее со стороны, выглядит как идеально сыгранная мелодия: учеба в Центральной музыкальной школе, мировое признание, двадцать пять лет преподавания в Джульярде.
– О, это только так кажется. Сколько раз меня не пускали! Сколько раз присуждали вторые места, когда я знала, что играла лучше! Вот, например. После того, как в Париже я получила вторую гран-при и золотую медаль, мне пришло приглашение на двадцать один сольный концерт во Франции! И меня не пустили. Потому что человек, который преподавал историю КПСС, сказал, что я не выполняю общественную работу.
– А вы ее выполняли?
– Конечно. Я и с транспарантами ходила, и с бригадами играла в госпиталях и в военных частях. То есть я отрабатывала. А потом меня позвали в Италию, и опять не пустили. И в Мадейру, и в Рио де Жанейро, и куда только меня не приглашали. Но из Советского Союза за границу меня не выпускали.
– И что вы делали?
– Играла в Советском Союзе и в странах Восточной Европы. Меня спасало то, что у меня был очень большой репертуар. То есть я могла играть все, что угодно. Поэтому я была востребована. Понимаете, у меня всегда была жажда выучить что-то новое. Жажда к новому и желание учиться – это вообще самое главное, на мой взгляд.
– Несмотря на то, что вас не выпускали на Запад, вы сделали блестящую карьеру в Советском Союзе. Вы были абсолютной звездой, ассистенткой профессора Московской консерватории, записывали пластинки, гастролировали по стране. Почему вы все-таки решили уехать и начать все с нуля?
– Я это сделала из-за Димы (Дмитрий Яблонский – выдающийся виолончелист и дирижер). Мне хотелось для него другой судьбы. Чтобы никто не диктовал, куда ему ездить, где ему жить, чем заниматься, что играть. И слава Богу, он человек мира, говорит на семи языках, гастролирует по всему свету и решает сам, где ему лучше.
– Вам с трудом удалось получить разрешение на выезд, да и то, после вмешательства мировых звезд. Но вы выезжали по израильской визе. Почему все-таки вы уехали в Америку?
– Когда мы еле-еле выползли из Советского Союза, все было очень сложно. Моя мама умерла во время отказа, и мы выехали с Димой, моим папой и урной с ее прахом, потому что я не хотела хоронить ее в Москве. Моя сестра к тому времени уже была в Америке. Мы очень хотели уехать в Израиль. Но моя сестра моя убедила в том, чтобы уехать ближе к ней. Потому что сестра – это мой самый близкий человек.
– И через несколько месяцев вы уже выступали в Карнеги- холле и вас назвали «лучшим секретом, который скрывал СССР».
– Да, мне повезло с менеджером. Меня позвали на прослушивание, и я его, конечно, прошла. И потом состоялся первый концерт.
– А как вы стали профессором самой престижной музыкальной школы в мире?
– Это очень просто. Про меня уже все знали. И меня пригласили просто потому, что у меня было имя и звание ассистентки профессора Московской консерватории. И я очень успешно преподавала в Джульярде на протяжении двадцати пяти лет.
– А это правда, что в последние годы в Америке вы столкнулись, по сути, с тем же Советским Союзом? Когда открыть рот нельзя, проявить инакомыслие нельзя, нужно следовать линии партии?
– Когда я только пришла в Джульярд, там были преподаватели старой закалки. Всегда были разговоры о музыке, о творчестве. Мы рассказывали друг другу байки о великих музыкантах. А потом, со временем, изменилась атмосфера. Она стала более политизированной, более нетерпимой, что ли. А так как петь в хоре я не умею, меня начали потихоньку выживать.
– Как?
– Ну, например, не давать учеников. Но это касалось не только меня. Это касалось всех, кто умел играть и обладал собственным мнением. То есть это касалось старой гвардии. Понимаете, это Америка, там нужно было себя продавать. А я к этому не привыкла. Я могла бы работать до сегодняшнего дня, но у меня такой характер, что я не могу что-то делать вопреки собственным принципам. И я ушла.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: