Ольга Колодяжная - Через боль, но на волю. Дневник матери

Принять решение не платить, я не боюсь повториться, очень трудно. Очень хочется спасти! В очередях следственного изолятора, когда по многу часов ждешь возможности сделать передачу, родители делятся опытом и оплаты, и результата. Нужно хорошо понимать, что когда вы даете взятку в полиции или в суде, то вы полностью бесправны. Обещать вам могут что угодно, но это не значит, что обещание будет выполнено. В этой среде и около нее достаточно наглых вымогателей, не стыдящихся наживаться на вашей беде. «Ну, заплатили! Ну, не получилось! Нельзя было больше сделать за ваши деньги!» При этом вы ничего не проверите, ничего не докажете и ничего не сможете вернуть. Но стоит только начать платить и откупаться – и ваш дорогой в прямом и переносном смысле наркоман начинает наглеть и быстро залетает снова в подобную ситуацию – выкупили раз, выкупите и еще. Родители становятся кормушкой для системы оборотней и сами способствуют развитию болезни сына или дочери. Потому что когда за него платят другие, наркоман лишается повода задуматься о своей жизни.

Если подходить здраво, то первое, что нужно знать, действительно спасая своего ребенка, это законы. Вероятность попадания на скамью подсудимых у наркомана очень велика, и надо быть готовым. Тогда ты не впадаешь в истерику, знаешь этапы своих действий, знаешь права, которые могут нарушаться, и имеешь возможность не допустить этого. Тогда ты знаешь, как вести себя с оперативником, со следователем, с судьей, адвокатом и прокурором. Если ты знаешь законы, тогда меньше вероятность, что вашим невежеством воспользуются. Мне приходилось осваивать эту науку по ходу дела, и я допустила ряд промахов. Например, мне стоило денег узнать, что по украинскому законодательству близкие родственники наркомана имеют право быть общественным защитником. Это дает возможность после окончания следствия и до суда (а это может быть не один месяц), во время нахождения наркомана в следственном изоляторе, видеться каждый день один на один и обговаривать важные детали дела, поддерживать морально, что очень важно, поверьте. Вы в этом заинтересованы больше, чем ваш платный адвокат. Он все-таки посторонний человек, и у него таких дел не одно. Это дает право участвовать и защищать своего близкого на суде и контролировать ситуацию.

Страшно было не платить и не спасать, и не одна бессонная ночь была проведена с этим вопросом. По тому, как дело было предоставлено в суде, дочь шла по статье от пяти до восьми лет, и если бы даже дали минимум, то для двадцатидвухлетней девушки это была ужасная перспектива. Не одну истерику дочери я выдержала, которая умоляла меня заплатить, угрожала покончить собой. Ей вменяли покупку с целью распространения, она попалась с наркотиками второй раз за год к тому же судье и к тому же прокурору, которая была резко настроена против предыдущего мягкого приговора, освободившего мою дочь для лечения. Всем было ясно, что произошел не просто рецидив, а ухудшение ситуации. Как в таком случае могут повести себя прокурор и судья, мы не знали.

Пройдя пять судов за последние десять лет, я прихожу к странному, на первый взгляд, выводу. Где-то в глубине, на уровне подсознания, в нас крепко сидит убежденность, что суды существуют для того, чтобы наказывать и засуживать. Это рефрен существовавшего весь советский период обвинительного направления в юриспруденции. Но, оборачиваясь назад, я говорю, что в моем случае все приговоры были очень милосердными, надеюсь, что я не исключение. При этом мне, обычно, нечем было платить, оставалось только молиться. Милосердным был приговор и на этот раз. Третье заседание суда сделало нас счастливыми: с дочери было снято обвинение «приобретение наркотических средств с целью сбыта», изменилась статья и срок наказания. Адвокат, выйдя из зала заседания, выдохнул: «Это вам подарок от Бога! Окончательный приговор: тринадцать месяцев поселения».

Пока шли суды, у нас с дочерью была возможность встречаться по несколько раз в неделю. В ней происходили заметные перемены. Мария стала ясно все понимать, и это была страшная для нее ясность – что причина случившегося в ней самой, ее предупреждали, ее уговаривали не идти к такому финалу. Больше всего она боялась ломки – боли при отказе от наркотиков. В следственном изоляторе она пережила ломку, как наркоманы выражаются «на сухую», без помощи близких и врачей, без лекарств. Оказывается, можно это пережить, но очень не хочется повторять. В следственном изоляторе она увидела много людей с исковерканными судьбами, и виной тому очень часто был алкоголь или наркотик. Бывшие детдомовки удивленно спрашивали ее: «Что ты здесь делаешь? У тебя есть все, что нужно для нормальной жизни: красавица, есть жилье, высшее образование, возможность работать. Зачем тебе наркотики?» Через эти вопросы она увидела свою историю, когда каприз и прихоть становятся кабалой и адом. Сознание прояснялось, но вместе с тем становилось больно и стыдно за свою жизнь и страшно за будущее.

Ее состояние в первые два месяца было нервозное, и это понятно. В наших тюрьмах и следственных изоляторах (там, где человек еще не наказан и не обязательно будет наказан) нет практически никакой медицинской помощи: сам виноват, само пройдет. Ее состояние было бы нервозным даже без химической составляющей, когда понимаешь, что тебе светит по собственной вине лет шесть-семь, а кем и какими выходят через эти шесть-семь лет, она уже видела. Истерика следовала за истерикой: «Сделай что-нибудь, только чтобы этого не случилось!» Дочь хотела свободы, а я видела, что она, быстро деградирующая наркоманка, в условиях изоляции начала становиться сама собой. Реальная жизнь в тюрьме ее пугала, но это была уже жизнь, а не ежедневное самоубийство.

Четыре месяца в следственном изоляторе при вынужденном отказе от наркотиков – это слишком маленький срок, чтобы действительно одолеть свою страсть. Дочь кричала мне: «Нет! Нет! Ни за что и никогда!» Это радовало, ведь раньше она так не говорила. Когда человек кричит, припертый к стенке обстоятельствами, это очень плодотворное время для работы с душой, для психолога, например… Смешно! Психологом приходилось быть мне. Не имея ни опыта, ни особых знаний, только материнскую любовь и желание, чтобы излечение началось, я вела с дочерью долгие беседы. Не раз надзиратели заглядывали к нам в комнату для свиданий, удивляясь, почему мы то плачем, то хохочем. У нас в следственном изоляторе были замечательные встречи! Я выходила из тюрьмы счастливая, потому что опять могла общаться со своей любимой девочкой, а не монстром-наркоманкой.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».