Любовь Щербина - Прикоснувшись к войне. Работа поискового отряда «Рифей» г. Магнитогорск

И вот тогда я впервые услышала о Рамушевском коридоре. О котором не было ни строчки в школьном учебнике истории.

Историческая справка

Немцы попали в окружение под г. Демянском Новгородской обл. в январе 1942 г. которое они прорвали в апреле 1942 г. с помощью элитных частей СС в районе деревни Рамушево. По Рамушевскому коридору, длинной 40 км и шириной от 2 до 10 км немцы вывозили раненых, угоняли жителей в Германию. Коридор шел через болота. Дорогу из бревен через трясины прокладывали пленные. Наши войска пытались закрыть коридор любой ценой. Им удалось вынудить немцев отступить лишь в феврале 1943 г. По официальным данным, потери немцев – около 100 тыс. человек, советская армия потеряла около 120 тыс. человек .

Разговаривать не хотелось. Ни во время работы, ни в лагере за ужином. Тогда впервые я осознала, что такое смерть на войне. И как мало стоит жизнь. И много новых вопросов, на которые до сих пор мною не найдены ответы. Хотя теперь как командир я сама слышу эти вопросы от новых поисковиков. Но мне нечего им сказать.

Самый главный вопрос тогда был для меня, как с этим знанием жить? Уже не сделать вид, что я не знаю, что останки солдат брошены в лесу. Если бы не мы, упорно шедшие по болоту много километров и работавшие допоздна, то этих солдат никто не нашел бы. Нет смысла искать виноватых или надеяться на других. Есть только лес и болота. Поляны, за которые гибли сотни разом.

Потом я научилась спокойному отношению к останкам. В раскопе мы говорим о них «поднимаю бойца, поднимаю солдата». Не кости, а человека. Это люди, у которых были и есть родные, которые ничего не знают о судьбе отца, деда. И никогда, скорее всего, не узнают. Но знаем мы, поисковики. Знаем, где и за что они погибли. Будем помнить об этом всегда, пока живы. Наверное, так правильно.

На Вахте 1993 г. совместно с отрядом из Старой Руссы мы подняли более 300 бойцов. Медальонов найдено не было. А значит, живые все таки были и документы собрать успели. Может даже в похоронках потом указали в штабе, что эти солдаты якобы похоронены в 5 км от ближайшей деревни в братской могиле.

Тогда я узнала, как ведется подсчет поднятых останков. Нужно, чтобы были найдены большие берцовые кости и максимально весь скелет человека, если позволяют условия. В Новгородской области кости позвоночника или ребра почти невозможно найти. Они рассыпаются в руках из-за постоянной сырости. Череп часто бывает разбит или разрушен временем и по нему тоже нельзя определить, сколько найдено человек. Поэтому остаются самые крупные кости. Если найден медальон, то останки солдата пакуются в отдельный мешок, на случай, если будут найдены родственники.

Вы можете представить себе останки 300 человек? Я тоже не могла этого представить до мая 1993 г.

Большинство убитых были с той поляны, которая стала отправной точкой для меня как поисковика. Больше никогда в моей работе я не была на местах, где в таком количестве были бы оставлены павшие солдаты, как в Рамушевском коридоре, о котором нет ни строчки в учебнике истории.

Что я делаю на этой Земле? Чем занимаюсь, к чему стремлюсь? Почему трачу время именно на эти дела, а не на другие? Чего хочу?

Есть категория людей, и я себя к ней отношу, которая панически избегает рутины. За возможность узнать что-то новое, многое готова отдать. Хочется сделать что-то значимое, важное, что до тебя никто не делал. Могу ли я, один человек, что-то изменить в истории, повлиять на судьбу других людей или целой страны? Ради этого можно пожертвовать комфортом, отпуском, личным временем. А иначе, зачем что-то делать, если нет изменений?

Пропавшие без вести солдаты смогли ли изменить ход истории, выиграть войну, победить?

Государство не может оперировать малыми цифрами, оно мыслит миллионами. Зачем миллионам имена? Почти 30 млн погибших, из них почти 3 млн пропавших без вести. Иногда эту цифру произносят с мрачной гордостью. Странно, да?

Значимы ли эти люди? Конечно, ответит каждый. Они же герои, воевали за наше будущее. Но если так, то возникает вопрос: «ПОЧЕМУ ЭТИ ЛЮДИ ДО СИХ ПОР НЕ ПРЕДАНЫ ЗЕМЛЕ СО ВСЕМИ ВОИНСКИМИ ПОЧЕСТЯМИ?» Почему у этих людей нет имен? Почему у их родственников на руках извещения, что человек пропал без вести, и о его судьбе ничего неизвестно? Почему уничтожались архивы, почему документы до сих пор засекречены?

Эти люди погибли зря, ничего не изменив в ходе войны? А ведь ученые говорят, что каждый человек уникален настолько, что твой двойник может появиться лишь через 50 млн вариантов. Мы потеряли почти 30 млн уникальных личностей. И лишили имен из них почти 3 млн.

Получается, что на словах почести возданы, памятники поставлены, по факту – почти в каждой семье есть пропавший без вести, лежащий на поле боя, в безымянном братском захоронении, которого еще можно найти. Найти медальон, прочитать строки, написанные 70 лет назад.

Нужно лишь очень сильно этого желать и искать, понимая, что именно этот поиск и есть лучшая благодарность людям, средний возраст которых был 20 лет. Они, может быть, наивно верили, что о них не забудут, как и о войне, которую они выиграли. И они верили, что мы сможем назвать их ПОИМЕННО, а не одной формальной фразой о героях войны, пропавших без вести.

Так может ли человек, один человек, решить исход войны?

На Вахте 1994 г. наш отряд стоял в районе деревни Присморжье Новгородской области, рядом с территорией Рамушевского коридора. Работали на своеобразном острове. Весной разлив рек отрезает этот участок от Большой земли. Сначала находили самое узкое место разлива и строили переправу из трех бревен. Длина переправы – пять шагов, но когда идешь по уходящим под воду бревнам, секунды тянутся очень долго. Пару раз некоторым пришлось все-таки принять холодный душ.

Сам остров песчаный. Видно, что до нас здесь поработали «черные копатели», или, проще говоря, мародеры. Они выкопали оружие из окопов, а останки разбросали вокруг ям. Это в какой-то степени, облегчает нам работу. Не надо рыть шурфы на всю глубину окопа, все кости лежат в отвалах. Перебираем песок и начинаем находить останки. Первыми находим останки женщины, сохранилась длинная коса. Несколько бойцов я обнаруживаю в стороне от окопов, достаточно далеко. Решаем полностью прочесать остров, чтобы убедиться, что никого не оставили, не пропустили.

Проходя вдоль берега, замечаем небольшую одиночную воронку. Остров почти не обстреливали, воронок от снарядов и мин практически нет. В найденной воронке я вижу неразорвавшийся авиационный снаряд. Он зарылся в песок неглубоко, на полтора метра и пролежал здесь 50 лет. Ждал своего часа. На другом берегу, в метрах 500, наш полевой лагерь.