Игорь Онофрей - Преступления без наказания

Тогда ему было только три, и у него не нашлось слов, чтобы объяснить мне свои чувства. Зато когда ему исполнилось 13 и я перевернул катамаран в открытом море, он без обиняков заявил, что его парусные приключения со мной на этом закончены. И он сдержал своё слово – под любым предлогом в море со мной больше не выходил. Как мало нужно, чтобы потерять доверие детей…

Для многих переводчиков и аналитиков Окинава стала второй родиной. Это были в основном китайцы из Тайваня, корейцы из Южной Кореи. Их было много, около пятидесяти сотрудников. Русских было трое. Я, мой молодой коллега и всеми ненавидимый шеф русского отдела. Руководили нами американцы. Всех привязывали обязательными контрактами на 2 года. Американцы дольше не оставались и меняли назначения по разным базам, разбросанным по Европе и Ближнему Востоку. Нам такую возможность предоставляли редко. Я дружил с китайцами и корейцами, которые служили безвыездно по 20 лет и больше. Их волновала только судьба детей. Им предоставляли возможность учиться в Америке и стать её гражданами.

Я надеялся, что нам, русским, находящимся недалеко от России, разрешат туда ездить. Но холодная война ещё была в разгаре, и наши попечители боялись непонимания русскими спецслужбами нашей службы. Наверное, не зря. Вскоре произошёл один эпизод, когда все находящиеся на острове почувствовали возможность перехода от холодной войны к горячей. На острове, как и нигде в мире, разве что в самом Кремле и Вашингтоне, так не почувствовали остроту реальной военной угрозы.

Корейский пассажирский самолёт нарушил советскую границу, как говорили американцы, по ошибке. Русские утверждали, что истребители пытались вернуть самолёт на легальный курс, но были игнорированы. Самолёт был сбит.

Обычно на острове день и ночь слышался гром взлетающих и садящихся истребителей и бомбардировщиков. Стены и окна наших квартир, как нас уверяли, могли выдержать ядерный взрыв. Главное, что они поглощали шум, но не полностью. Наутро после инцидента с самолётом все военные самолёты и вертолёты покинули базу и улетели на север Японии, поближе к границе с Россией, к их военным базам. Необычная тишина, наступившая на острове, ещё более усугубляла напряжённость.

Русских ненавидели. Жена, поехав в Корею, привезла майку с надписью на спине: «Не забывайте сбитый самолёт. Убейте русского». На базе ещё очень долго мы старались не афишировать, что мы русские. Переговариваясь в столовой, лётчики горели желанием сбросить на русских «одну горячую»!

Однажды меня пригласили рассказать собравшимся американским офицерам то, что я думаю о русских, будучи русским и занимаясь российской политикой. Я рассказал им про «эту горячую» и стал доказывать, что русские не хотят и боятся войны, а также про мои встречи в России с русскими военными, которые никогда не выражали желания «сбросить горячую» на Америку. Когда меня спросили, почему же русские так поступают, я ответил, что не надо путать политиканов с русскими вообще. В войне политики и лидеры редко страдают сами. После официальной части ко мне подходили офицеры и доказывали, что они тоже не хотят войны и предпочитают дружить с русскими. Мой непосредственный шеф потом с сарказмом напоминал мне о моих взглядах и об ошибочной интерпретации общего настроения русских.

Несмотря на прекрасный климат и отличные материальные условия, остров, повторюсь, стал для меня золотой клеткой, и я не продлил контракт. Меня уговаривали и обещали ещё лучшие условия, но я не скрывал истинной причины своего решения. Расстались мы с моими коллегами и попечителями по-дружески. Условия жизни были действительно роскошны и для нас, и для военных вообще. Офицеры жили с семьями в отдельных квартирах. В специальные магазины завозилось всё – от отборных мясных вырезок до экзотических фруктов. Блок сигарет и бутылка виски стоили по одному доллару. На острове были бесплатные тренажёры, кинотеатры, ухоженные пляжи. Электроника и любые другие товары продавались с огромной скидкой. За два года, получая относительно небольшое жалованье, я приобрёл спортивную машину, новейший музыкальный центр и гарнитур резной китайской мебели. Всё это за счёт организации я вывез в Австралию. Лётчики американских ВВС, приезжая домой, покупали квартиры, дома и всегда – по возможности – стремились вернуться на любую базу.

Вернувшись в своё министерство, я понял, что моей исследовательской карьере приходит конец. Я что-то издавал, составлял докладные записки министрам, но всё это меня уже не радовало. Многие могли позавидовать моему положению: высокое жалованье, дом и пожизненно гарантированная работа, но перспективы роста я не видел. В министерство приходили молодые и очень способные экономисты и прямо с университетской скамьи перепрыгивали меня на служебной лестнице, и это ущемляло самолюбие. Мне нужно было менять своё положение, и я стал искать альтернативу.

В поисках альтернативы и в бесконечной погоне за счастьем, которое, как горизонт, удалялось от меня по мере моего приближения, я потерял семью. Видимо, не было той жемчужины любви и взаимного притяжения, что цементирует семью, не было первоначальной искры, от которой хотя бы затеплилось необходимое чувство. Без скандалов и взаимных обвинений пришло отчуждение, и только связь с детьми напоминала о когда-то единой семейной единице. Осталось чувство необъяснимой вины перед женой, которая так и не знает, в чём же её или моя вина. А может быть, и знает, но понимает бесполезность борьбы за сохранение семьи, так как и с её стороны, по-видимому, не было искры, и с годами постепенно улетучилось даже то, что было. Не возникло желания исправить ситуацию или создать новую семью, несмотря на неоднократные порхания от цветка к цветку, которые оставляли лишь повторяющуюся грусть и душевную пустоту. А годы безжалостно напоминали о вечной истине начала и конца, о бренности мира и о том, что каждый на этой земле смертен.

Когда я родился, стояла, как мне потом рассказывали, августовская жара. В садах созревали фрукты, в огородах был собран почти весь урожай. Овощи, что оставались на грядках, предназначались для семян. Родился я в маленьком военном городке. Даже не в городке, а посёлке, где мужчин без военной формы почти не было видно. Шла война, и мужчин вообще было мало – все на фронте. Весь район оказался ненадолго захвачен немцами, но вреда поселению они не причинили. Все семьи вовремя уехали в эвакуацию, а стратегически важных объектов, подлежащих уничтожению перед отступлением, не было. Поэтому семьи как выехали, так и вернулись – будто из короткой командировки.