Иванн Черняев - Круги по воде. Записки провинциала

А потом Шевченко добавила, мол, есть у нас в городе такая молодёжная студия «Пилигрим», к ним бы вам походить, повариться с ними в одном котле…

Домой я вернулся в таком унылом виде, что моя молодая супруга испугалась. Наверное, на мне, действительно, была такая грустная физиономия, которую сейчас бы назвали «печалька». Я передал всё, что мне рассказала Ирина Леонидовна. Лена меня успокоила, мол, ритм и размер я тебя научу просчитывать, всё объясню, мы это учили, и, просмотрев за пару дней мои стихи, она обнаружила, что большая часть моих работ была написана именно с природным чувством ритма и размера. А по поводу образования мой тесть сказал: «Тебе нужно возвращаться в вечернюю школу».

Разбитый и низложенный, я не всё сделал, как сказала Ирина Леонидовна. Я не пошёл к «пилигримам», я пошёл в юношескую библиотеку и записался в читальный зал, где помимо городских литературных изданий, я постоянно брал литературоведческий словарь, читал статьи, упорно конспектировал их и учился сам просчитывать ритм. А мой тесть пошёл в вечернюю школу, которая на тот момент осталась одна на весь город, как раз рядом с Машиностроительным заводом, где он работал, и там, в архиве, где хранились документы всех закрытых сменных школ, нашли моё личное дело. Меня восстановили, и с первого сентября я пошёл в 12-й класс, и само собой, главный упор в учёбе я делал на русскую и украинскую литературу.

И только через полгода после моего похода к Шевченко, наконец-то, прорезались новые стихи, написанные мной по правилам стихосложения и просчитанные уже самостоятельно, к тому же некоторые свои старые стихи я привёл в ритмическую норму. И вновь появилось желание пойти в литературное объединение и принять крещение огнём и мечом уст наших литераторов. Но в это время Лена была беременна, свободного времени было мало – мы готовились стать родителями…

Весной 1999 года я, гуляя уже со своей трёхмесячной дочкой Настенькой, подошёл к киоску «Союзпечать» и спросил газету «Время». На первой полосе, сразу под заголовком было моё стихотворение «Опять Балканы». После нашего венчания и рождения Настеньки – это был третий по значимости день в моей судьбе. Моя первая публикация! Апрельский день стал для меня ещё более солнечным, более весенним. За меня рады были все: и жена, и мои родители, и особенно мой тесть, ведь именно он отнёс моё стихотворение в редакцию, которая была от нас через дом (ещё ближе, чем «Вечёрка»). Боль югославской трагедии была моей болью. Мне было стыдно за славянские народы, которые трусливо промолчали в тряпочку, когда НАТОвские ястребы стирали с лица многострадальной земли сербские города и монастыри. Стихотворение заканчивалось строками: «А мы – славяне равнодушно глядим, как братьев льётся кровь». Итак, это был первый шаг.

Через три месяца произошло ещё одно удивительное событие. В то время я работал на енакиевской шахте им. Карла Маркса, и рабочий автобус вёз нас домой не через Центр, а по кругу в обратном направлении – через Северную проходную, Пятый квартал, Бессарабку и Комсомолец, и эта дорога была настолько изматывающей, что я предпочитал ездить вместе с рабочими из Пантелеймоновки. Я вставал на остановке «Рембыттехника» и шёл пару километров домой пешком, по тенистой нечётной стороне проспекта Победы. И пусть я добирался всего на десять минут раньше, чем горловским автобусом, но зато чувствовал себя бодрее: в ЛАЗ-КамАЗе меня часто то укачивало, то раструшивало, и я себя чувствовал, то разбитым, то размочаленным, как отсыревшая вафля.

И вот 16 июля 1999 года, идя через площадь Победы, в тени каштанов возле магазина «Горловчанка» я увидел женщину лет за пятьдесят с короткой седоватой стрижкой, она стояла в светлых одеждах со стопочкой беленьких книжек в руках, а на её груди красовался приколотый булавкой плакатик: «Книгу продаёт автор». Я подошёл поближе, прочитал имя на обложке «Тамара Гончарова» и задал идиотский вопрос: «Так это вы?», а она ответила: «Да, это я». Конечно же, фамилия Гончаровых в Горловке была на слуху. Как человек, интересующийся литературой родного края, я не мог не знать этого имени. Я поинтересовался ценой. Денег с собой не было, а до дома оставалось всего 200 метров. Я сходил домой, взял деньги и вернулся. Тамара Ивановна подписала мне книжку, мы с ней разговорились о книгоиздании, она мне показала свежую публикацию в журнале «Донбасс», и новый альманах «Восхождение», такого номера в библиотеке ещё не было. Беседа получилась настолько увлекательной, что когда к нам подошла подруга Тамары Ивановны – поэт Антонина Никифорова (это имя я узнал позднее), Гончарова не смогла оторваться от разговора со мной, и Антонина Петровна, обидевшись, ушла. А я напоследок успел вставить, что и сам пишу, и это, как мне показалось, заинтересовало Тамару Ивановну, на том и разошлись. После этой встречи я пришёл домой и книжку прочитал за пару часов. На следующий день я её начал перечитывать более вдумчиво. Поэзия Гончаровой меня очень вдохновила, на какой-то период книжка Тамары Ивановны стала моей настольной, наряду с томиком стихов Николая Заболоцкого, которым я в то время очень увлекался. Поэтому, когда мы вновь встретились через неделю под густым каштаном на Площади, я ей выразил своё восхищение, мы вновь разговорились, и я пожаловался, как мало литературы в библиотеке, и она мне предложила воспользоваться её личной библиотекой. И вот в назначенный день я пришёл к Тамаре Ивановне в её квартирку на ул. Нестерова. На стенах были фотографии и рисунки, большой масляный холст с портретом Владимира Высоцкого, а на полках книги и тетради. Она мне дала несколько коллективных сборников горловских авторов и свою первую книжку, которая у неё осталась в единственном экземпляре, а также она мне подарила книжку «Шуточки» своего супруга Егора Гончарова. Сборники я прочитал довольно быстро, а её первую книжку отксерокопировал и сделал себе дубликат. Некоторые стихотворения из этого сборника «Снега нежные слова» я до сих пор помню наизусть и часто их цитирую в беседах.

Общаясь с Тамарой Ивановной, я с удивлением узнал, что в городе два литобъединения: «Забой» и «Кочегарка» им. Павла Беспощадного, это два осколка единой когда-то организации. «Забой», как поведала она, более демократичная организация, где всё решает коллектив. В ЛитО «Кочегарка» всё работало на имя одного человека. Мой первый вопрос был: «А Икрин, Полякова и Груздева, в каком?». Оказалось-таки – в «Забое» (а «Пилигримы» – это было дочернее молодёжное отделение). Тамара Гончарова пыталась меня привести в литобъединение как можно скорее, но я, как обычно, долго готовился морально. К тому же, в период предвыборной президентской гонки я подрядился после работы разносить социалистическую газету по домам. И только когда закончилась предвыборная кампания, я созрел.