Игорь Свинаренко - УРАНЕSSАТЬ. Слоеный пирог российского общества

Камера вся заставлена самодельными вязаными куклами – их тут от скуки вяжут и дарят знакомым, передают на волю…

Телевизор тут давно. А недавно одной родители прислали магнитофон, так теперь и музыка есть.

– Откуда ж у вас СПИД? А сюда как попали? – спрашиваю.

Первой отвечает Настя:

– Это все от наркотиков. Друг кололся, и я начала; героин. Кайфа—то и не было, так, чешешься, уходишь в себя. Психика нарушается ужасно: плаксивость начинается, за душу все берет. Не нравились мне наркотики, они мне надоели ужасно – но что тут сделаешь? Как—то началась у меня ломка, я пришла в школу, взяла чью—то дубленку и пошла сдавать, договорилась за 500 рублей. Но пацаны—наркоманы меня кинули; вышло, что и деньги пропали, и ломка осталась, и в милицию на другой день попала. Надо же – у меня в школе столько курток украли и сменку, и ничего, а меня вот взяли…

А родителям я еще раньше рассказала про свою жизнь ужасную. Хотите фото их покажу? Мама у меня – в профсоюзах, а папа обычный работник, слесарь. Он очень сильно переживал, вплоть до самоубийства. А мама сильная. А это на фото кошка моя – белая пушистая.

– Какой ты себя видишь через 10 лет?

– На машине я себя вижу. И фирма у меня своя. Ну, и с коляской, конечно. В общем, светлое будущее. Мама обещала: выйдешь, будешь учиться – компьютер тебе куплю.

А Таня вот что рассказала:

– Я тоже раньше хотела быть журналистом. Но вот посадили… Статья у меня 228—4, распространение наркотиков. Только я не продавала, меня подставили. Обидно так ни за что четыре года сидеть. А подставил один мой знакомый, взрослый, ему лет 28. Таких как я из—за него много село – человек 100. Ни за что сижу? Так нельзя сказать. За мной было кое—что, мне есть за что посидеть. Но не за то, за что посадили. Бывало, сворую что—нибудь, – правда, не пойман не вор.

Но – был бы человек, а статья найдется.

А заразилась я от шприца, от чего же еще?

– А еще, знаешь ли, это передается… э—э—э… половым путем. Даже неловко тебе говорить.

– Да, но так только в 30 процентах случаев! Да и партнеров не так уж много у меня было. И презервативом я пользовалась всегда. Ну, почти всегда.

Про презервативы она говорила хихикая и глядя в пол: я ж мужик, а ей 17. Вот – грубо влез в девичью душу…

– Все—таки 70 процентов – через шприц, – она стоит на своем. – Бывало, деньги есть, а некогда сходить за шприцом. Кололи мы героин и винт. Сначала для удовольствия, а потом просто чтоб ломки не было. Я пыталась пить водку, когда бросала наркотики. Просто так я не могла бросить, чтоб ничего не употреблять – так я не могу. А водка, кстати, не лучше… В тюрьме ломка быстро проходит. Смиряешься – а что сделаешь? Тут же ничего не дадут… Тюрьма – самое лучшее средство от наркотиков! – смеется она. – Могло быть хуже. Если б я сюда не попала, меня б не было. Передознулась бы обязательно. Мне родители давно говорили: «Тебе, Тань, надо посидеть в тюрьме». Так—то они все перепробовали, везде меня лечили. А что лечение? Ломку снимут, и все. Не захочешь сам – не бросишь. Папа у меня…

– Ученый! – шутят соседки по камере.

– Фрезеровщик, – не откликается на шутку она… – А мама повар. Брат у меня не работает вообще, он пьет. Через 10 лет какой себя вижу? Слушайте, я завтра не знаю, что будет. Хотя… Может, лекарства будут от СПИДа и семья у меня. Вы в Москве когда будете? Вы сможете моим родителям позвонить и сказать, что у нас тут все нормально?

Представляете, сидит человек дома, пьет чай, а ему звонят и говорят:

– Алле, ваша дочка – ну, та что сидит за торговлю наркотой и у которой СПИД – так она просила вам передать, что у нее все нормально.

Что у кого нормально? Кто нормальный?

ИДЕОЛОГИЯ: СССР ПРОТИВ ШАРОН СТОУН

– Почему у нас все так? – спрашивает полковник Ананьев. И любезно предлагает:

– Хотите, могу коротко изложить свою точку зрения на это? Так вот. Главная причина роста молодежной преступности – это теперешняя экономическая ситуация. Занятость несовершеннолетних низкая: рабочих мест мало, бесплатного образования на всех не хватает. В стране вообще нет молодежной программы. И вот в тюрьме подводятся итоги такой воспитательной работы…

Из каждых наших трех воспитанниц две до осуждения нигде не работали и не учились. Они были бесхозные. А кто—то работал, но неофициально, и судьи ему вкатили полный срок как бомжу… Такой же процент – 67 – участия воспитанниц в преступных группах на воле. Воровать они шли по очень простой причине: от голода, чтоб прокормиться. Больше 80 процентов наших заключенных – из необеспеченных семей.

И, наконец, такая причина: разнузданная пропаганда насилия, секса и порно в СМИ. Что не нужно, девушкам дают, а что нужно, того не дают. Если они что—то увидели по видео, так им кажется, что это норма. Раз показывают, значит так надо – таков уж детский ум! Мы—то критически относимся, а дети? Смело принимают на вооружение!

Полковник таких детей очень плотно наблюдает, у него их тут не один—два, как у вас, а 500 человек, материала хватает для выводов и обобщений. Но тем не менее…

– Не может быть, чтоб вот прям так: увидели в кино – и побежали воплощать в жизнь! – сомневаюсь я.

– Я вам говорю, так оно и есть! – настаивает он. – Вот одна девочка совершила преступление, посмотрев видеофильм. Она нам сама призналась, и нас это потрясло. Между этой девочкой и ее другом завязалась сексуальная игра, так она ему – как героиня Шарон Стоун – связала руки и изрезала его ножом.

Я уж не говорю про отсутствие градостроительной программы, когда не предусматривается строительство детских и спортивных площадок, про отсутствие у молодежи возможности бесплатно пользоваться средствами организованного досуга.

– Да, все, что было при советской власти и чего теперь нет…

– Заметьте, это вы сказали, не я!

– Ну, да… А с советской статистикой вы не пробовали сравнивать?

– Не пробовал…

СПРАВЕДЛИВОСТЬ?

«А может, взять их всех да выпустить, ну, кроме убийц?» – типичный позыв новичка. Понятно, что это было бы незаконно, – так ведь еще и бессмысленно. Ведь почти половина зечек имеют условные судимости. То есть один раз их уже фактически выпустили, и ничего хорошего из этого не вышло. По мнению офицеров, получается так:

– Сажают, когда другие меры исчерпаны. Суд решил, что на воле они будут и дальше совершать преступления – раз они не учатся и не работают, и раз ими родители не занимаются…

Ладно, допустим, кого—то тут просто спрятали от еще больших неприятностей. Но сроки—то какие огромные! Три года, пять, сплошь и рядом такое – и это за кражу… Особенно зверствуют суды в Мордовии, Башкирии, Чувашии. Там детей судят как взрослых, безо всяких поправок и поблажек.

– За что детям такие сроки? Зачем же расширять этот несчастный ГУЛАГ? Это что за государство такое? – совершенно по—гражданскому, по—человечески спрашивает меня Ананьев. Он не хуже штатских психологов, не хуже иностранных криминологов знает, что маленькие сроки – эффективны, а после трех—четырех лет отсидки человек только тупеет, он привыкает к тюремной жизни и уже ее считает нормальной, а воля ему больше и не нужна.