Виктор Савельев - Я был, я видел, я летел… Репортаж и очерки разных лет. Вехи времени

Нет для газетчика верней способа познать жизнь, чем горячий, живой репортаж с места. Помню, как-то пришлось неделю плыть по реке с рыбоохраной, мерзнуть и мокнуть на ветру с дождем, гоняться за браконьерами. И по мере того, как нарастал мой «рыбнадзорский стаж», стали отчетливо проступать все беды этой службы, так нужной на реке. Только репортер может честно рассказать, какое лицо бывает у инспектора рыбнадзора, когда он видит уходящего на хорошем моторе хищника-браконьера и не может запустить свой потрепанный казенный мотор. Это лицо не увидишь, не побывав в дозоре на реке. Всё остальное можно узнать в кабинетах. Или прочесть. Это – никогда! Это можно увидеть только собственными глазами. И рассказать, даже если это кому-то не понравится. Вот почему мы плывем и едем, едем и летим – даже когда остается мало надежд на хороший репортаж…

И ВСЁ ЖЕ надежда всегда есть! Поудобней устраиваюсь на скамейке вертолета и стараюсь не упустить ничего интересного: если не удается рассказать о работе пожарного-десантника, то возможен какой-то другой поворот – надо только быть терпеливым и не упустить тот единственный шанс на успех, который – я верю – всегда подбросит репортеру жизнь. За окошком плывут побуревшие за зиму леса, в кабине такой гул от моторов и грохот, что разговаривать можно лишь на «повышенных» тонах. Вслушиваюсь в «беседу» Сизёмина и проверяющего летчиков командира, летящего в инспекторский рейс: ага, речь о том, что вертолет нам дали на этот раз санитарный – вон ремни для носилок приделаны к стенам. Одетый в авиаформу летный командир как раз подробно объясняет, как ставят в кабину гроб – бывают и такие печальные перевозки!

– Открой форточку! – кричит мне сквозь грохот Сизёмин, поймав мой взгляд, и показывает на стекло за моей спиной.

ЯОТОДВИГАЮ вбок плексиглас – в щель от движков влетает немыслимый грохот, но дышать стало легче: повеяло свежим ветром. Я подставляю ладонь под струю, направляя поток в потное лицо. Видно, видок у меня неважный – что-то плохо я стал переносить вертолет.

Нет, к черту! В последний раз лечу – баста!

Пускай кто хочет трясется на этих керосинках, лезет к черту на рога, изматывает себе душу…

Про себя – где-то в глубине души – я знаю, что это вранье: я столько себе говорил, что это в последний раз!

Сдавать рано, хотя когда-то придется…

Репортаж – это жанр выносливых, молодых и поджарых, с этим ничего не попишешь. Я не верю в мальчиков, которые говорят: быстро сбегаю на репортаж и через два часа вернусь. Репортаж и комфорт – разные вещи. Нужно до одурения натрястись на медленном, как гусеница, вертолете, или до синевы мерзнуть на сыром ветру с речниками или сорвать сердце, бегая с милицией в ночи, – только тогда найдутся краски, которые обожгут читателя. Репортаж, если он настоящий, всегда пишется ценой собственного здоровья. Или нервов. Или того и другого – и еще чего-то, чему цену еще никто не подсчитал.

«Я был, я видел, я участвовал!» – так учат нас теоретики жанра. Но что теоретики знают о риске или о том, в какой степени ты это участие должен проявить, скажем, если дружинник «берет» на танцплощадке дерущихся хулиганов? Одному из моих товарищей во время такого рейда съездили, например, по очкам. Репортаж – это не только жанр поджарых, но и умеющих спортивно увернуться от браконьерского весла, ведь есть ситуации, когда не спрашивают редакционных удостоверений. Помню, как сидели мы в лодке глухой полночью с рыбинспектором Назиром Атзитаровым перед затихшей и подозрительной старицей реки: катер наш с подмогой был далеко, а если здесь промышляют стерлядь – это народ тяжелый, им иски порой дают через суд до тысячи рублей. Таких просто не взять! Послушали тишину. Назир расстегнул кобуру ракетницы и подал мне фару. Ее и потушить не успеешь, если в протоке по ней влупят из ружья… На полном газу, ослепляя светом кусты, рванули на моторке в глухие закоулки между островами, понимая, что если в таком месте чего-нибудь случится, нас не скоро найдут…

Наверное, многое определяется тем, есть ли у тебя желание держать эту фару. И, верно, совсем другой накал бывает у репортажа, когда держишь ее сам…

ШЕЛ НЕСЧИТАННЫЙ час полета, когда летчик-наблюдатель Валерий Коннов сообщил через переговорное устройство:

– Вижу лесной пожар!

Поднимаю голову со скамейки, на которую прилег, и чувствую, что похожу на вытащенную на берег рыбу – налетался сегодня на вертолете на целый год. Но надо работать. Голова гудит от тряски и непрекращающегося шума движков, с тяжелым чувством пытаюсь разобраться в тех петлях, что выделывает наш Ка-26 вокруг лесного загорания. Сверху пожар не кажется значительным: горит молодая посадка, показывая красные язычки огня по краю большого выжженного пятна, сизый дым стелется от ветра над ближайшим склоном и проселочной дорогой.

Сизёмин и проверяющий комэск что-то кричат друг другу и машут руками. Наконец, Сизёмин наклоняется к моему уху:

– Сами пожар тушить не будем. Сейчас сядем в Караидели и организуем пожарный отряд из местных…

Я, не очень соображая, киваю головой: в Караидели так в Караидели, сейчас для меня самое время хоть на пяток минут выползти на твердую землю, прийти в себя.

В КАРАИДЕЛИ, на зеленом и солнечном сельском аэродроме оглушает звенящая тишина. Пока из диспетчерской звонят в леспромхоз и ближайшие колхозы насчет людей и лесного пожара, я, чуть пошатываясь, иду на траву и ложусь под огромным голубым куполом неба, с которого мы только что свалились. Постепенно головная боль от моторов уходит, и я начинаю «подбивать бабки»: даже если сгрести в кучу все зарисовки с воздуха и картины загорания, то на репортаж не наскребешь: нет главного – людей в борьбе с огнем, какого-то смыслового поворота. Этих картин, конечно, хватило бы на хлипкую зарисовку с бодряческим концом: вот так, мол, товарищи, денно и нощно несет службу авиационная охрана лесов с воздуха…

Но это уже было. Было, и не раз.

И потом надо слишком себя не уважать, чтобы поставить свою подпись под таким твореньем.

ЛЕЖУ на траве и думаю, что это неудача. Еще одна несработавшая поездка – у меня довольно часто бывают ненаписанные репортажи. Значит, неверна моя теория насчет того всегда выручающего, пусть одного, но шанса.

Значит, сегодня такого шанса не было…

…Тяжелые шаги Сизёмина прерывают мои мысли. Он только что организовал местные власти на борьбу с огнем и теперь спешит проявить внимание к прессе, которую опекает вместо десантника.

– Ну, тракторист-то каков! – говорит Сизёмин подходя и качает головой. – И ведь эти, что на прицепе ехали, тоже ухом не повели…

– Какой тракторист? – ничего не понимаю я.

Читать дальше