Газета Литературы - День Литературы 146 (10 2008)

Первый звоночек прозвенел, когда профессор, преподававший в аспирантуре философию, отказался допустить меня до сдачи экзамена. Он честно признался, что не читал филологов-формалистов, но сказал: "Это уважаемые ученые, а вы их ругаете…"

Экзамен я всё-таки сдал. Но каково же было моё удивление, когда на предзащите Оскоцкий заявил: "Эта диссертация действует на меня, как красная тряпка на быка". Ему нечего было стесняться - на кафедре все были одного с ним роду-племени.

Мой научный руководитель - Галина Белая, воспитанница Ильи Эренбурга, поддержала Оскоцкого. "Либо я, либо он", - провозгласила она, картинно указывая на меня.

Однако нет худа без добра. В аспирантуре я научился подкреплять любую мысль доказательной базой. Это избавило меня от хлестаковского "эссеизма", которым грешат многие критики и публицисты. Их фантазии безмерны, увлекательны и абсолютно безответственны.

И самое главное, что дала мне аспирантура: я три года просидел в университетской библиотеке. Это колоссальное книжное собрание, ненамного менее обширное, чем "Ленинка". Причём, в отличие от неё, фонды университетской библиотеки не были столь ревностно прорежены тогдашними блюстителями идеологической чистоты. Там я познакомился со 150-томным изданием Святых Отцов, книгами философов и поэтов Серебряного века. Мое усердие произвело такое впечатление на библиотекарей, что меня пускали в зал и выдавали литературу ещё два года после того, как я утратил право пользоваться библиотекой.

Ю.П.: В 1984 году в статье "Не драка, а диалог" Казинцев определил критику как искусство понимания. Расшифруйте, пожалуйста, это определение и хотите ли вы сегодня подкорректировать свои суждения о критике двадцатичетырёхлетней давности?

А.К.:

Белинский писал, что талант понимания стихов столь же редок, как и талант поэтический. Я думаю, что он даже более редкий. Поглядите на поэтов. Это классические эгоцентрики, слышат только себя, думают только о себе. Понять, услышать, хотя бы выслушать другого - на это способны немногие. Но для чего же пишет человек, как не для того, чтобы быть услышанным и понятым?

Творчество без критики или, точнее, - без того контекста культуры, в котором критике как искусству понимания отведена важнейшая роль, во многом теряет смысл.

Не говорю уж о том, что читатели нуждаются в энергичном комментарии даже тогда, когда стоят перед творением бесспорным. Казалось бы, чего же больше, вот - шедевр. Но его не замечают, он как бы не существует. Должен прийти критик, чтобы сказать: "Господа, снимите шляпы, перед вами гений!" И тогда равнодушие сменяется гулом восторга. Так было с "могучей кучкой" в музыке, с "передвижниками" в живописи. Их страстно пропагандировал В.Стасов. Так было с Николаем Рубцовым и "тихой лирикой". Это направление во многом обязано своим успехом В.Кожинову.

Но проблема понимания шире, чем собственно литературная или художественная. Мы сформировались в эпоху монологизма. Партия изрекала истины, обществу предписывалось внимать. Теперь монополия на истину уничтожена, но не сформирована культурная среда, нет уважения к чужому мнению. Отсутствует искусство и даже навыки диалога.

В быту это оборачивается обыкновенным хамством. В искусстве и жизни почти автоматическим редуцированием всего нового и сложного до элементарных идей и даже не столько идей, сколько избитых истин. Наверняка вы и сами встречалась с подобным: напишешь статью или книгу - ждёшь реакции. И получаешь "похвалу": дескать, здорово вы заметили, что Волга впадает в Каспийское море. И это на полном серьёзе, без желания обидеть, без иронии…

Ну впадает, а дальше-то что, как вам то, ради чего и написана работа? Редуцировали…

В обществе формируется опасный настрой - всеобщее хаотическое "говорение". Утверждение собственной позиции без какой-либо потребности услышать мнение другого, и уж подавно - без желания и намерения согласовать с этим другим заявленную позицию. Сейчас людей держит в узде довольно деспотичная власть. Но страшно даже подумать, что будет, если узда ослабнет, и хаос вырвется наружу.

Ю.П.: Уже первые ваши статьи отличают редкий критический дар, высокий научный уровень, разносторонняя эрудиция, фонтанирующий темперамент, бесстрашие… Чей критический опыт был для вас наиболее востребован? Назовите своих учителей и тех современных критиков, чьи статьи вы читаете сегодня, если, конечно, читаете критику вообще?

А.К.:

Учитель - Пушкин. Он учит не только писать во всех жанрах, в том числе и критическом. Он учит жить. Его творчество и его жизнь - урок достоинства, сохраняемого в любых обстоятельствах. Достоевский: "Дневник писателя" - этот сплав художественной литературы, путевых заметок, публицистики и критики - моё любимое произведение у Фёдора Михайловича. Аполлон Григорьев. Конечно, он не критик, а поэт в критике. Но без него русская критика немыслима.

И, разумеется, Виссарион Белинский - вот критик по преимуществу, по сути. Когда-то, как и положено молодому славянофилу, я стеснялся его пафоса, публицистической прямолинейности, его революционности. В пику ему я готов был превозносить С.Шевырёва, И.Киреевского, даже В.Майкова. Но потом я перечитал славянофильских классиков и понял: они не были критиками, может быть, потому, что слишком хорошо, слишком покойно, как говаривали в XIX веке, жили. Умны - в высшей степени, куда умнее Белинского. Но он обладал поистине огненным слогом, без которого не достучаться до сердец. А также социальной чуткостью, проще говоря, состраданием к "униженным и оскорблённым". И главное - его статьи - это не свод разрозненных замечаний по тексту (как у всех его современников, исключая Пушкина), а реализация концепции, охватывающей всё творчество разбираемого автора, а зачастую, культурный и исторический контекст.

Из критиков нашего времени большое влияние оказал на меня Вадим Кожинов. Повлиял и Юрий Селезнёв, но больше как личность, борец за Россию, а не как литератор. Сегодня с интересом читаю В.Бондаренко, Ю.Павлова, В.Курбатова. Из другого стана - П.Басинского и А.Немзера. Терпеть не могу развязной болтовни, культивируемой под видом новой критики, в глянцевых изданиях.

Ю.П.: В "Наш современник" Казинцев пришёл с подачи Вадима Кожинова, вашим начальником был Юрий Селезнёв. И Кожинов, и Селезнёв в представлении не нуждаются. Расскажите о том, как складывались ваши отношения с Вадимом Валериановичем и Юрием Ивановичем. Как вы определяете их место в русском патриотическом движении и отечественной критике ХХ века?

А.К.:

Вы справедливо заметили: ни Кожинов, ни Селезнёв в представлении не нуждаются. Другое дело, необходимы масштабные исследования жизни, творчества, идей этих выдающихся деятелей русской мысли.