Владимир Овчинский - Час волка. Введение в хронополитику

Известно, Стив Бэннон буквально зачитывался романами Айзека Азимова, книгами М. Флинна «В стране слепых» и т. п. Он не только внимательно штудировал труды клиодинамиков, но и создал в американской глубинке, в городе Таллахасси уникальную информационно-аналитическую и прогнозную фабрику мысли. На этой фабрике тысячи гигабайт цифровой и текстовой, визуальной и акустической информации перерабатывались в распознавание аномалий, выяснение и отслеживание тенденций. Эффект фабрики мысли в Таллахасси проявился не только на президентских выборах в США, но и на недавних выборах в Европарламент. На этих выборах С. Бэннон был главным политтехнологом так называемых «евроскептиков и популистов». Благодаря Бэннону и психоистории эта коалиция впервые заняла прочные позиции в Европарламенте, а во Франции, Италии, Великобритании, ряде других стран одержала убедительные победы в общенациональном масштабе. Использование психоисторических прогнозов является важнейшим компонентом хронополитики.

Как недавно выяснили исследователи, опираясь на данные поисковых запросов Google, ни в одной крупной стране мира геополитика так не популярна, как в России. Эта наука начала формироваться в конце XIX века в эпоху империализма. Геополитика – это наука и практика борьбы за территории. Суть империализма как раз в этом и состояла. Каждая мощная держава старалась отхватить себе побольше богатых полезными ископаемыми и возобновляемыми ресурсами, а также плодородными почвами территорий. Геополитика, или борьба за территории была альфой и омегой конфликтов, разворачивавшихся на земном шаре от неолита до настоящего времени.

В решающие эпохи, когда один строй сменяется другим, когда старые элиты цепляются за власть, а новые стремятся установить господство, когда простые люди на своей шкуре чувствуют эпоху перемен, место геополитики занимает хронополитика.

Хронополитика – это борьба за время. Это – борьба за навязывание своего образа будущего миру или, по меньшей мере, отстаивание своего понимания будущего от попыток помножить его на ноль со стороны других сил. Мы привыкли к использованию прилагательного «суверенный» применительно к территориям и странам, т. е. политическим организованностям, контролирующим ту или иную территорию. Сегодня тот же термин «суверенный» используется в англо-, германо- и китаеязычной политической литературе применительно не к пространству, а ко времени. Каждое сообщество, имеющее различные сходные характеристики, не обязательно связанные с пространственной локализацией, отстаивает свой образ будущего. Такое будущее, выбранное по собственному разумению и воле, называется ныне суверенным.

Хронополитика – это не столько борьба стран, сколько противоборство различных сил, групп, элит и масс внутри каждой страны, каждого региона и континента. Эта борьба обостряется в переходные периоды, когда одни производственно-экономические, а соответственно социально-политические и даже культурные уклады, господствующие в недавнем прошлом, слабеют, теряют влияние и уступают другим, восходящим.

Первая четверть XXI века характеризуется жестким противоборством трех укладов или контуров социума. Эти контуры в той или иной пропорции присутствуют практически в каждой не только развитой, но и крупной стране. Степень ожесточения борьбы уже сегодня соответствует самым жестоким временам второй половины XVIII – начала XIX веков, когда мощный промышленный капитализм отбирал власть у традиционных аристократических элит, базирующихся на торговле, сельском хозяйстве, ручной фабричной промышленности. В настоящее время, и об этом будет рассказано далее, между собой противоборствуют:

– во-первых, техноэкономика с ее политическими, социальными, культурными компонентами, базирующаяся на достижениях четвертой промышленной революции, и прежде всего, на информационно-коммуникационных, психоповеденческих и геннобиологических технологиях;

– во-вторых, финансианализм с господством денежно-кредитной сферы, монетизацией и коммерциализацией всех сторон жизни людей, включая повседневность, а также с поп-культурой;

– в-третьих, зрелый капитализм, опирающийся на машинное производство, конвейер, организованные рынки, общество потребления и т. п.

Напряженная и бескомпромиссная хронополитическая борьба в рамках общей турбулентности глобальной динамики еще более усиливает неустойчивость, порождает новые возможности, риски и угрозы, делает ситуацию как в глобальном, так и в страновом и даже личном масштабах все более опасной по мере приближения к двадцатым годам нынешнего века.

Хронополитика, как борьба за собственный образ будущего, включая его навязывание не только элитам и населению отдельных стран, но и глобальной популяции, бесповоротно пришла на смену геополитике – борьбе за территории.

Хронополитика – это не абстракция и не теоретическое построение. Достаточно посмотреть на итоги американских выборов: президентских в 2016 и выборов в Конгресс в 2018 годам, референдума по Брекситу в 2016 году и выборов в Европарламент в 2019 году. Возьмем США 2016 года. Несмотря на то, что президентом стал Д. Трамп, Х. Клинтон получила почти на 3 млн. голосов американцев больше по всей стране, чем вновь избранный президент. В Америке специфическая система выборов президента, зависящая не от общенациональных итогов, а от результатов в каждом отдельно взятом штате. Американский штат – это не российская область. По многим параметрам он ближе к независимой стране, чем к территориальной единице государства. Поэтому и называется state, т. е. государство.

Однако, возвращаясь к хронополитике, выделим следующее. По всей Америке и в подавляющем большинстве штатов за Х. Клинтон отдали голоса молодые избиратели с высшим образованием. Трамп безоговорочно победил среди американцев после 40, и среди граждан, имеющих за плечами только полное или неполное школьное образование. Из 10 наиболее инновационных штатов, где расположены структуры четвертой производственной революции, Клинтон победила в 9. Избиратели 10 городов с наибольшим представительством IT индустрии, роботостроения, полностью автоматизированных производств, биотехнологий отдали с большим преимуществом голоса за Клинтон. В то же время 5 традиционных штатов, голосовавших из выборов в выборы за демократов, с наибольшей занятостью в традиционной промышленности, например, автомобилестроении, станкостроении, химии и т. п., за исключением одного отдали голоса Трампу. Эти штаты «ржавого пояса» и решили судьбу президентских выборов 2016. То же самое повторилось в США и на выборах в Конгресс в 2018 году. Поскольку выборы в Палату Представителей Конгресса проходят по пропорциональной системе, то на этот раз Палата перешла под контроль демократов, которые также как в 2016 году получили большинство по стране.