Юрецко Норберт - Условно пригоден к службе

Когда я я услышал это, у меня мурашки пробежали по коже. – Может быть, хочешь посмотреть еще кое-что? – прошептал Франк. Я покачал головой.

Когда немного позже Франк подвез меня к гостинице, мы еще раз обсудили услышанное и увиденное. Франк был очень задумчив. – Я страшно разочарован в этом человеке. Не потому, что он, возможно, предатель, просто потому, что он неприятен мне именно как человек. Я никогда не думал, что возможно то, что происходит там вверху.

Он излил мне свою душу, рассказывая о результатах наблюдения и привел еще один пример, способствовавший его глубокому разочарованию. – Представь себе, он даже сам написал проект постановления о награждении его "Федеральным крестом за заслуги". Мы нашли бумагу, когда устанавливали наши приборы в его кабинете. Самое поразительное, что он при этом щедро предоставляет Федеральному президенту право самому решать, орден какой именно степени должен тот вручить. Ты не можешь себе представить, как меня это покоробило.

Лицо у Оффенбаха стало серым. Человек, который много лет занимался тайной и порой очень щекотливой работой для своего шефа, слепо ему доверяя, он был поражен в самое сердце тем, что узнал о нем. То, что он увидел истинное лицо своего шефа, оставило на нем глубокий отпечаток. – Ты знаешь, Норберт, – сказал он задумчиво, – раньше ты видел только маленький кусочек того, что мы тут узнавали о нем нового каждый день. То, что тут происходит, просто ужасно. Оказалось, что рядом с нами работал совсем не такой человек, как мы думали.

Потом он спросил меня, не заметил ли на подоконнике в бюро Фёртча коротковолновый радиоприемник. Я как-то его не заметил, хотя на пленке он действительно был виден за занавеской. Франк четко сказал: – Точно такие же приемники использовались зарубежными агентами разведки Штази. Они по ним получали свои инструкции.

Недоверчиво я покачал головой. – Это чушь. Агент не поставил бы такую штуку прямо в бюро. – Я тоже сначала так подумал, – поправил он меня, – но теперь я немного получше разобрался в его характере. Поверь мне, это его сущность. Он считает себя Маркусом Вольфом из БНД. И он искренне верит, что он тайный руководитель Службы. Для меня это было уже действительно слишком, и честно говоря, я не понял тогда и половины того, что сообщил мне Франк. А он все рассказывал и рассказывал…

Предварительное расследование дела Фёртча – "Козак-3" было практически завершено в конце ноября 1997 года. Начальник 52-го подотдела постоянно пытался перепроверить собранные данные. По нему было видно, что он сильно страдал от таких тяжелых подозрений в адрес своего шефа. Вильгельм не был каким-то повесой. Он очень серьезно подошел к делу и часами беседовал со всеми работниками следственного реферата, чтобы возможно, прийти еще к какому-то другому выводу. На него сильно давила вся эта ответственность. Даже если посмотреть на его поведение с позиций сегодняшнего дня, то он подошел к этой проблеме абсолютно корректно. Я не заместил у Вильгельма никакой насмешки, злорадства или чувства мести. Наверное, именно поэтому он так и страдал. Когда в конце расследования он пришел к тому же самому выводу, то был ужасно разочарован.

Время от времени он сидел у Ульбауэра, с серым лицом, измученный. Он хотел быть поближе к своим подчиненным, не в последнюю очередь и потому, что президент БНД Ганс-Йорг Гайгер оставил его наедине со всей этой катастрофой. Бывший вице-президент "Ведомства Гаука", занимавшегося разборкой архивов Штази, оказывался всегда недосягаемым для него, или, если удавалось дозвониться, реагировал медленно и нерешительно. Часто он вообще не хотел принимать решения или перекладывал их на Вильгельма. Но тому как раз был нужен кто-то, кто бы его поддерживал или – на случай ошибки – безусловно встал бы на его сторону.

Ведомство по охране конституции вступает в дело

Во время одной беседы с Ульбауэром родилась мысль провести независимую экспертизу вне Службы. Единственными, кто нам мог бы помочь, были коллеги из Федерального ведомства по охране конституции БФФ (Bundesamt fuer Verfassungsschutz, BfV). Вильгельм тут же с благодарностью ухватился за это предложение. По нему было видно, что этот совет принес ему облегчение. Если где-то были совершены ошибки, то коллеги из смежного ведомства помогли бы их вскрыть и исправить. Тогдашний президент БФФ Петер Фриш послал одного своего доверенного сотрудника в БНД. Тот назвался фамилией Шмидт и принялся изучать досье по операции "Козак-3" и по операции "Рюбецаль".

16 декабря 1997 года Шмидт попросил всех участников операции собраться на совещание в служебных помещениях группы QB 30. Его приговор был однозначен. Шмидт считал собранные против Фёртча улики более чем достаточными, и попросил Вильгельма немедленно проинформировать президента БНД с тем, чтобы тот обратился по этому вопросу в Ведомство федерального канцлера. Затем контрразведчик БФФ поздравил нас всех с безупречно проделанной работой.

Но, несмотря на это, у президента снова не нашлось времени, чтобы принять новые необходимые сведения и заняться ими. Это неблагодарное занятие он поручил своему помощнику, который хотел, однако, чтобы его информировали только по телефону. Вильгельм снова попросил у президента принять его лично. Два дня спустя беседа состоялась, но тоже только по телефону. Прошел почти месяц, пока Гайгер хоть как-то отреагировал. Так как за прошедшее время мало что произошло, он попросил шефа БФФ Фриша провести собственную экспертизу. Она заняла еще один месяц, после чего главный контрразведчик из Кёльна прямо таки потребовал у своего мюнхенского коллеги немедленно проинформировать Федеральную канцелярию о деле Фёртча.

В начале марта 1998 года Гайгер наконец-то отправился в Бонн на прием к своему "потребителю" (жаргон БНД). Возможно из-за дружбы между Фёртчем и государственным министром Шмидбауэром маленькая делегация 10 марта постучалась сначала к министру Ведомства федерального канцлера Фридриху Болю. Но тот сам не особенно озаботился сомнениями пуллахцев, а просто перенаправил их к своей правой руке Шмидбауэру. Таким образом, дело попало именно на тот стол, на котором оно ни в коем случае не должно было оказаться.

Олльхауэр сформулировал это так: – Теперь нам вообще не будет хватать воздуха. Но в любом случае мы за это время уже забрались достаточно высоко.

Совершенно секретный "Боннский раунд"

17 марта 1998 года Федеральная канцелярия пригласила меня на секретную конференцию, которую я не забуду никогда. Ольгауэр позвонил мне за четыре дня и попросил, хотя я и был болен, сопровождать его в Бонн. Мне следовало присутствовать на обсуждении, чтобы ответить на возможные вопросы, касающиеся агента "Рюбецаля". Мы приехали в Бонн слишком рано, припарковались под "Длинным Ойгеном" – небоскребом, раньше принадлежавшим парламентариям Бундестага – и прошлись пешком по чудесному весеннему Бонну до здания Ведомства федерального канцлера. В фойе нас уже ожидали и сразу провели в подземный этаж.