Сергей Емельянов - Российская интеллигенция, новые элиты и нравственное лидерство. Социально-этические этюды

Российско-масонская философия не касалась и не корректировала религиозные воззрения своих членов. Масонско-этическая система и философия опиралась на веру в Бога, но затрагивали только вопросы нравственности и межличностной коммуникации. Проблемы интимных отношений человека с Всевышним оставались на совести каждого из соклубников.

Когда «шоко-терапевт» Е.Т. Гайдар еще не чмокал в своей колыбели, активный член «Дружеского ученого общества» Н.И. Новиков уже создал «Типографическую кампанию» и мечтал сделать чтение ежедневной потребностью каждого грамотного человека. Однако вскоре официальные и тайные ложи оказались под «шахом», а сам масон-издатель с высоким градусом посвящения был заключен в Шлиссельбургский цугундер. Все напечатанные книги, даже совершенно невинного содержания, подверглись изъятию из книжных лавок и частично – сожжению.

Огромный резонанс среди активно думающих русских возбудил эксцесс с Александром Радищевым, автором первого диссидентского сочинения «Путешествие из Петербурга в Москву» с эпиграфом «Чудище обло, озорно, стозевно и лаяй» [1] Слова взяты из «Телемахиды» В.К. Тредиаковского. . Шеренга современных исследователей утверждает, что Радищев был посвящен в ложу «Урания» в 1773 году. Некоторые полагают, что он был очень близок к порогу данной ложи, однако так его и не переступил.

Принципиального значения это не имеет. Радищев печатался в новиковских журналах и дружил с вольными каменщиками, а свое «Путешествие», имевшего счастье побывать в течение десятилетий в советской школьной программе, посвятил масону Алексею Кутузову. Взгляды автора бестселлера почти полностью совпадали с масонскими. Наконец, сама Екатерина авторитетно заявила, что книга «наполнена вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к власти уважение…», а сам автор – опасный мартинист [2] Мартинизм ( фр . Martinisme, англ . Martinism, нем . Martinismus) – направление мистического и эзотерического христианства. Данная доктрина описывает падение первого человека из Божественного в материальное, а также способ его возвращения в Божественное с помощью Реинтеграции, или духовного просветления, достигаемого при сердечной молитве. .

Обладая высокой интуицией подлинности, бунтарь-интеллектуал А.Н. Радищев в письменном виде высказал крупные гражданские мысли, ставшие духовным наставлением для русской интеллигенции:

«Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвленна стала. Обратил взоры во внутренность мою – и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы».

Звезда по имени «Солнце» русской поэзии А.С. Пушкин явился в мир на пороге лета, посему часто использовал библеизмы и чувства добрые лирою пробуждал. «И тем любезен был народу…». В статьях «Александр Радищев» и «Мысли на дороге» назвал «Путешествие» посредственной книгой, а ее автора – политическим фанатиком, заметив при этом, что если принять во внимание реальную обстановку, силу правительства и строгость законов, «…то преступление Радищева покажется нам действием сумасшедшего. Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины!».

Очень чуткий к масонской ноте историк Н.Я. Эйдельман не был охвачен официальным членством ни в какой ложе и, определяя главное в книге Радищева, справедливо называет стыд:

«Радищевский стыд унаследовала великая русская литература, прежде всего писатели из дворян, которые «не умели» принадлежать своему классу. Это – стыд и совесть Пушкина, Лермонтова, невольников чести. Это стыд Льва Толстого – за жизнь, по его мнению, слишком сытую и благополучную, за счет других. Между тем, если разобраться, книга Радищева не была радикальнее или опаснее многих тех, что вышли из типографии Новикова ранее. Критика крепостничества также не являлась в России чем-то новым».

Не просто, а очень просто под впечатлением Французского революционного кровавого гротеска с идеалами Свободы, Равенства и Братства просвещенная императрица начала поход на российских вольнодумцев. Отсюда – суровая ссылка первого беспокойного интеллигента в Сибирь, в Илимский острог, «на десятилетнее безысходное пребывание». Однако царская опала была сродни древнегреческому остракизму и означала скорее опаливание, а не зажаривание до углей и костей.

Еще не раз и не два российский интеллигент с повышенной социальной активностью в поисках справедливости и правды повторит и углубит (ударение-просодия на последнем слоге) извилистую колею, по которой уже проходили вольные каменщики. В русском масонстве с высокой поисковой эманацией формировались все основные черты будущей интеллигенции. На первом месте стоял практический идеализм с приматом морали и сознанием долга служения обществу.

Орденские братства с присущими аристократическими жестами были старше поколения Фейсбука и обычно не занималось политическим радикализмом, но эффективно формировали особые взгляды своих адептов. Говоря современным языком, они реализовывали долговременные культурные проекты по изменению мировоззрения элиты. Как смысловой магнит, масонство выступало повивальной бабкой образованного сословия, корректировало убеждения и направляло друг к другу нужных людей.

Как и в прочих случаях, где западноевропейское вступало во взаимодействие с великорусским, и здесь заграничные семена давали неожиданные всходы.

Во-первых, при всем космополитизме, заложенном в классическом масонстве, русские каменщики ни на шаг не отступили в патриотизме. Сенатор Иван Лопухин, один из заметно-весомых деятелей просвещенно-изменчивой эпохи, резонно отмечал в своих записках, что истинный патриотизм заключается не в том, чтобы «на французов или англичан походили русские», а в том, чтобы они «были столько счастливы, как только могут»©.

Во-вторых, и в главных, при самых тесных связях с властью масоны с различными градусами посвящения в диапазоне от сухого вина до крепкого самогона сохранили свою полную интеллектуальную и духовную независимость. Для Европы это было нехарактерно – приближенные к трону сообщества вполне удовлетворялись министерскими портфелями.

«Свободный муж есть человек, признающий Бога, законы и самого себя за единственных обладателей своей воли» – убежденно говорили русские бригады великих мастеров. Они были с государством, с обществом и сами по себе. Быть может, поэтому нигде, кроме России, не появилось ничего подобного «русской интеллигенции».

Отечественные трезвомыслящие интеллигенты не были святее папы Римского, однако возвели слово «народ» в ранг сакрального термина. Народ – не выдумка мракобеса С.С. Уварова, а чрезвычайно выразительная традиция художественного творчества – эпос, песни-пляски и поэзия. Однако, одновременно «народ» – это история войн и голода, мучений и утрат, бедности и вымирания. Народ – не сумма Ивановых и Петровых, а мистический монолит. Если некий Иван «выйдет» из него, народ не станет меньше на единицу.