Владимир Мединский - О русском воровстве, особом пути и долготерпении

Народ безмолвствует ». [224]

Пушкинское «народ безмолвствует» используется и историками, и литературоведами как доказательство покорности и кротости народа, его безразличия ко всему.

Но молчат-то когда? Когда уже выбран и объявлен новый царь! Почти на глазах толпы убиты родственники прежнего царя, уже некого сажать на престол! Здесь крик народа просто обязателен, он входит в принятый сценарий политических игр.

Так и французские дворяне, узнав о смерти короля, произносили принятую традиционную формулу: «Король умер, да здравствует король!» Формула возглашалась на собраниях дворянства в больших скоплениях людей. Слова «Да здравствует король!» полагалось подхватывать хором, обращая к будущему королю лица, простирая правые руки. Многие в таких случаях опускались на левое колено, в том числе и дамы - необходимая демонстрация лояльности. И попробовал бы дворянин не участвовать в такой демонстрации! Отказ кричать вместе со всеми сразу сделал бы его если не государственным преступником, то в «лучшем» для него случае личным врагом конкретного короля.

А если бы целое дворянское собрание не стало бы кричать «Да здравствует король»? Значит, члены этого собрания - враги данного претендента и, соответственно, разжигатели династической войны! А может быть, и вообще «преступники короны», изменники, которых необходимо разоружить, заточить в крепость и хорошенько допросить, чтобы разузнать, как именно и для чего они злоумышляли против Французского королевства.

Позвольте… Но ведь точно такое же действие совершает и народ в описании А. С. Пушкина. Народ прекрасно понимает, что он делает, и логика его поведения была хорошо понятна во времена Пушкина, - это к нашему времени она подзабылась. Народ ДЕМОНСТРАТИВНО отказывается кричать свое «Да здравствует!» царю, которого сажают на престол бояре и князья… но которого народ не считает ИСТИННЫМ. Настанет день, и народ восстанет, предельно ясно показывая, что он думает об узурпаторе. Пока он «всего лишь» молчит.

Восстание становится логическим продолжением нравственного осуждения - то есть «безмолвствования народа». Громовой выстрел из пушки пеплом Гришки Отрепьева, того самого, которого Мосальский велел величать государем Дмитрием Ивановичем, и есть продолжение этого мертвого молчания.

И в этом, и в другом случаях русский народ умел и не боялся высказать свое мнение, совершенно не обязательно совпадавшее с мнением начальства. И со стороны начальства было очень неразумно не прислушиваться к народу.

Традицию «бунта на коленях» можно проследить даже там, где ее вроде бы и нет. Скажем, в восстании декабристов. В конце концов, что сделали декабристы? Вывели войска и долго стояли на Сенатской площади в каре. Никаких попыток занять Зимний, арестовать Николая I. В точности как в Москве 1648 года восставшие стояли на площади и ждали, что же сделает власть?

Порой говорят о безволии декабристов, недостатке организованности. Приведя солдат на площадь, они не решались продолжать. Воли к власти не хватило, веры в свою правоту. Но ведь декабристы - боевые офицеры, прошедшие 1812 год, поход в Европу 1813-1815 годов. Безволие? Трусость? В это трудно поверить. Нелогичное предположение.

Действительно, а почему так долго стояли в каре восставшие, не делая решительных шагов?

Почему? Мы так привыкли читать эти описания событий 14 декабря 1825 года, что уже не вдумываемся в их глубинный смысл. А ведь перед нами - типичный бунт на коленях. Угроза оружием? Да… Как из толпы в 1662 году: отдай, царь, ненавистных нам бояр… А то сами возьмем, «своим обычаем»!

Николай I оказался далеко не слабонервным, игру психологического напряжения выиграл он. А восстание декабристов тем не менее состоялось, но состоялось совершенно не так, как должен «по правилам» проходить «нормальный военный мятеж». В традициях мятежа - кровавые столкновения правительственных и мятежных войск, захват «вокзалов, почты, телеграфа», аресты правящей верхушки и их семей, расстрелы заложников, взаимный террор и пр. и пр.

Что же видели мы на площади Декабристов в Петербурге? [225] Типичный русский «бунт на коленях». Очень национальное действо.

И в ХХ веке мы опять столкнулись с подобием того самого бунта на коленях. В 1918 году чиновники Российской империи не признали узурпации власти большевиками и в массовом порядке не стали работать на новое правительство. Они, правда, не поехали на Дон, к атаману Каледину, не стали прямо воевать с большевиками, но и не стали сотрудничать с ними.

Большевики в конце концов построили свой, параллельный государственный аппарат. Но бунт на коленях - был…

И позже, при советской власти, диссиденты не раз заявляли, что совершенно согласны с советской властью, только хотят ее «улучшить»… И А. И. Солженицын, призывая «жить не по лжи», советовал не поднимать вооруженного восстания, не идти на открытое выступление, а рекомендовал тихий саботаж советской власти - саботаж выборов, партийных собраний, официальных выступлений… Не возражать вслух, а просто выйти из зала, когда выступает функционер обкома или горкома. Если выйдет значительная часть присутствующих, бунт на коленях состоится.

Так получается, что народные традиции более живучи, чем кажется.

Эту подглавку я начну с искреннего сожаления: ну какая однообразная скучная русская детективная литература! Как она уступает западной, особенно англосаксонской! Нет в ней тех ярких, запоминающихся образов, тех замечательных по воздействию на читателя ситуаций.

Взять хотя бы классическую, всем известную «Собаку Баскервилей». Замечательное произведение! До последних страниц непонятно, кто страшный преступник. Выясняется - некий младший потомок Баскервилей. Вот это да! Наследник старинной дворянской семьи, почтеннейший джентльмен… И что бы ему не пойти к старому родственнику, сэру Генри Баскервилю? Ведь если не на поместье, то на деньги он мог бы претендовать. А поди ж ты, человек такой был оригинальный, порочный душегубец.

Среди прочих персонажей в «Собаке Баскервилей» есть и беглый каторжник Селден: он прячется на болотах, и страшная собака догоняет его. Несчастный Селден - мимолетный, проходной персонаж. Он и нужен-то исключительно для того, чтобы путать читателя, заставлять его искать разгадку тайны там, где ее нет. Нужен он и для того, чтобы носить старый пиджак сэра Генри и тем вводить в заблуждение преступника. Генри Баскервиль подарил свой «необычный красновато-коричневый костюм» слуге Бэрримору, а миссис Бэр-римор передарила пиджак своему младшему братишке, страшному каторжнику Селдену. Вот собака и погналась за ним, - Генри Баскервиль не погиб только случайно.