Владимир Мединский - О русском воровстве и мздоимстве

Скажу сразу: нет никакой уверенности, что диалог состоялся именно между Горчаковым и Карамзиным. Передают его именно так, со старинным простонародным «с» на конце... [1] Оканчивать слова или фразы этим «с» сделалось сначала обычаем «простых людей». «С» — это обращение, т. е. «сударь» или «сударыня». Впоследствии и дворяне, кокетничая, стали подражать этому народному обычаю.

Только собеседников называют очень разных. То дело происходит в Париже, и действительно давно живущий в этом городе Горчаков спрашивает у только что приехавшего Карамзина о том, что происходит на Родине. То такой же вопрос задает князь Барятинский князю Гагарину, и тоже в Париже. В другой версии этого исторического анекдота разговор происходит в Петербурге, а беседуют то ли граф Орлов с князем Куракиным, то ли князь Гагарин с графом Бобринским.

Короче, Бобчинский с Добчинским. В общем, все точно как с бессмертным афоризмом о «двух бедах России — дорогах и дураках». Фраза есть. Целая идеология, построенная на ней, — есть. Автора — нет.

Неизменно одно — многозначительное «воруют-с». Указание на то, что ничего иного в России происходить и не может. Что у нас самое главное в русской жизни? Что «воруют-с». Все воруют-с. Везде воруют-с. Всё воруют-с. Нормальнейшее повседневное явление.

Рассказами о стяжательстве, воровстве, хищениях из казны полным-яолна русская классика. Возьмем романы Льва Толстого, написанные никак не о воровстве, герои его вообще довольно далеки от любых материальных дел. В «Войне и мире» рассказы о воровстве интендантов — будничные пассажи. В «Севастопольских рассказах» многие места просто страшно читать. Пока одни россияне героически защищают Севастополь, проливают кровь на бастионах, другие преспокойно крадут то, что казна отпустила для обмундирования, вооружения и пропитания армии. Воруют невероятно, неправдоподобно, феерически.

И Стиву Облонского из «Анны Карениной» устраивают на работу с одним расчетом — лишь бы он не очень воровал. Такого человека и ищут — пусть ни черта не понимает в работе железных дорог, но чтобы без воровских наклонностей.

В «Доходном месте» А. Н. Островского вся интрига заворачивается вокруг того, что главный герой не хочет брать взяток, а окружение считает его дураком. Давят на беднягу, и когда любимая жена грозит уходом, он сдается, идет к тестю просить найти ему «хлебное местечко» [2] Островский А. Н. Доходное место. Полн. собр. соч. в 16 т. Т. 2. М., 1950. .

У Чехова есть забавный рассказ, в котором чиновник перепутал, где произносит речь: на похоронах или на чествовании юбиляра. Говорит, что, мол, покойный взяток не брал. А юбиляр обижается: как это так, взяток не брал?! Их только дураки не берут. Выходит — публично дураком обозвали...

Сцена из спектакля «Ревизор» Н. В. Гоголя. Малый театр. 1883 г.

«Всем досталось. А более всего мне», — с досадой пробормотал Николай I после премьеры «Ревизора». Однако пьеса запрещена не была и с триумфом шла на сцене многих театров Российской империи. Увы, актуальность тема комедии не утратила и сегодня. С маленьким НО: никто теперь Ревизоров так не боится.

Д. А. Шмаринов «Двор». Иллюстрация к роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание 1935-1936 гг.

ТАКИЕ дворы сейчас в центре Питера все же редкость. Стало ли меньше преступлений?

«Ревизор» Гоголя вызывал самую живую реакцию публики. Император Николай I на премьерном представлении буквально захлебывался от смеха, хлопал себя по коленям... Одно только... верно говорит в конце Городничий, поворачиваясь к залу:

— Чему смеетесь? — Над собой смеетесь!..

Действительно: смеемся над собой. Вроде бы хорошая черта — способность к самоиронии. А с другой стороны, признаем как аксиому: любой чиновник в России — всегда взяточник по определению. Воруют-с.

Разве не об этом же свидетельствуют нравы чиновников в «Мертвых душах»? Воровство как образ жизни.

У Островского вообще все состояния купцов или получены воровством на подрядах, или другим нечестным способом. Его герои идут на фиктивные банкротства, женятся на богатых невестах, присваивают деньги сирот, требуют от приказчиков обманывать в лавках... Нет у нашего великого драматурга ни одного приличного предпринимателя, который зарабатывал бы деньги хотя бы сравнительно честно. Купец Островского-синоним слова «жулик».

Не буду доказывать очевидного, что в основе всякого созданного с нуля состояния, большого и маленького, лежит в первую очередь труд. Если бы состояния Рябушинского, Морозова, Мамонтова и Третьяковых создавались исключительно путем отвратительных махинаций, не было бы громадного развития всей русской экономики во второй половине XIX века. Да и вели бы себя эти люди совершенно иначе.

Но русская классика как сговорилась: если царедворец-то казнокрад. Если чиновник-то взяточник. Если купец-то жулик и вор.

Если принять эту позицию русской литературы всерьез, то получается: сакраментальное «воруются — и вправду есть самое честное, фотографически точное определение сути русской жизни.

В этом не вина никого лично из великих русских писателей. Литература — зеркало жизни, точнее, зеркало представлений литераторов о жизни. Соответственно, литература лишь отразила некое народное убеждение в том, что Россия — очень вороватая страна. Насколько это убеждение свойственно «широким народным массам» — отдельный разговор, но образованный слой Российской империи, те несколько десятков — ну, сотен тысяч человек, для которых и творили Гоголь, Толстой, Островский, Некрасов, — они явно такое мнение разделяли. «Воруют-с» — мнение не только и не столько о каком-то отдельном слое народа или какой-то группе людей, это выраженное в одном кратком афоризме представление об особой вороватости народа в целом, об «особом» характере русского предпринимательства, воровстве, как неотъемлемой части русского государства и общественных отношений.