Сергей Залыгин - Заметки, не нуждающиеся в сюжете

Заметки, они выручают. Вот статья получается непоследовательной и даже сумбурной: но вот разбил ее на отдельные части (на заметки) и как бы договорился с читателем: и не жди от меня последовательности, пишу так, как пишется, как думается.

В жизни-то нашей тоже не так уж много последовательности и порядка. Она тоже состоит из заметок – ну-ка припомните, о чем вы думали, о чем говорили в течение сегодняшнего или вчерашнего дня? Где там тема, где сюжет? А заметки – пожалуйста, всегда к вашим услугам.

В Пекине в 1989 году был уже совсем другой, далеко не вашингтонский Горбачев. Эйфория переделки мира, нашей истории и нашего будущего не то чтобы совсем сникла, но была уже совсем другой, минимальной и осторожной. Внутренние наши проблемы обострялись, государство уже разваливалось, но и не создавалось заново (этак долго еще будет, но мы все еще не знали, что долго).

И я думаю, что с американцами Горбачеву вести переговоры было несравненно проще, понятнее, чем с китайцами. В США все было очевиднее – мы были врагами, хотим стать друзьями. Ясно, как день! А тут? Кем хотим стать? Мириться хотим, а по каким пунктам? Неизвестно толком: а по каким мы ссорились-то? Мы Сталина, к примеру, отвергли начисто, а они Мао совсем не начисто. У нас гласность, а у них – что?

Да и весь-то бывший соцлагерь гораздо проще находил (и находит?) общий язык с капстранами, чем со своими же вчерашними соцлагерниками.

Американцев подкупала искренность Горбачева, а для китайцев это глупость, больше ничего.

Из китайского опыта перестройки, кажется, что-то можно взять, они нам должны быть ближе в каких-то смыслах, но – что именно? Взять-то? Не знаем…

Они прагматичны и прагматично жестоки, у них в результате перестройки экономическое положение явно улучшилось, а у нас? Но ведь у них и методы другие: если их новые капиталисты, коммерсанты и националисты зарвутся (слишком и даже не слишком), их перестреляют, и все дела, они это могут. А мы делаем вид, что не можем.

Распад китайской империи если и есть дело, так дело будущего. У нас такая империя, которая и империей-то не умеет называться, толкни – и нет ее.

И еще: для китайцев наш опыт нынче имеет бо2льшую ценность, чем для нас самих. Мы сами своим опытом пользоваться не умеем да и страну свою искалечили так, что в ней уже не к чему опыт приложить.

Скажем, нэп.

Нэп Ленин вытянул, опираясь на два сословия – на крестьянство, на крестьянский двор (который к тому времени еще сохранялся), и на ремесленников, которые на какое-то время заменили легкую промышленность, одевали-обували людей.

Китай нынче опирался на эти же сословия, а у нас их уже нет.

Вот и думаю: когда Горбачев ехал в Китай, он возлагал большие надежды на эту поездку, но надежды не реализовались в смысле экономическом. Разве только – опять же в военном. Но ведь это – минимум-миниморум. Тем более что холодная война с США, со всем капиталистическим миром действительно в прошлом, значит, и китайская угроза уменьшилась.

Не знаю, по каким признакам, но мне казалось, что при внешней нормальности переговоров с китайцами Горбачев был далеко не удовлетворен. По статьям экономическим не было ведь заключено никаких серьезных соглашений, позаимствовать из китайского опыта он тоже ничего не смог. Он распускал компартию – там об этом и не думали; наше хозяйство шло к упадку – там на подъем. Там разве только один Тибет претендует на самостоятельность, у нас все народы, все племена, все языки.

Политика наша настолько различна, что заимствовать нечего и в экономике.

В другое время эту поездку можно было бы оценить высоко – была достигнута некая степень доверия, улажены пограничные отношения, но каких-то союзнических отношений, общих и взаимовыгодных программ – ни одной.

И мне кажется, Горбачев это чувствовал и понимал – союзников по социалистическим идеям у СССР уже нет и быть не может. А идеи эти над ним все еще довлеют. Хотя ни европейский, ни азиатский социализм у нас не получится. До поездки в Китай он еще питал на этот счет какие-то иллюзии, а тут, кажется мне, и стал их терять.

Повторюсь:

Китайским лидерам было не до переговоров: площадь Тяньаньмынь бушевала, проехать по ней с каждым днем становилось все труднее, по улицам шли и шли колонны демонстрантов с красными флагами (за “настоящий социализм”, “за гласность советского образца!”), носились грузовики, переполненные людьми (сияющие лица), распознав “советских” в легковых машинах, горячо нас приветствовали. Вокруг нашей резиденции (“заветы Ильича”) днем и ночью ходили толпы, кричали: “Ми-ша! Выходи к нам!” (от ворот резиденции их отгоняла милиция). Когда в последний раз мы отправились на прием в Народное собрание (грандиозный по численности), мы через площадь Тяньаньмынь проехать уже не могли – толпы, палатки, костры. И мы ехали закоулками, в здание вошли с бокового входа. Прием был очень официальным и грандиозным.

Накануне отъезда Горбачев собрал человек тридцать из нас на ужин. Это он умеет – шутить, смеяться без конца. По его же инициативе мы фотографировались – писатели обязательно рядом с ним, всем нашим столом, человек восемь, расписывались на меню. На память. О политике – ни слова.

Валя Распутин был очень удивлен: вот он какой, оказывается, М.С.? Тем более – какая Р.М.? Вот уж он не думал!

Если Горбачева подвержена воздействию объектива, то М.С. как раз наоборот: едва улавливаешь разницу, когда вот он, рядом, подписывает договор с Рейганом и когда тоже рядом сидишь с ним за ужином.

Борис Олейник вдруг написал книгу: “Князь тьмы”. О ком бы это? Я не знаю. Читал – не понял.

А впервые я выехал за рубеж в 1956 году и сразу же на два с половиной месяца. Это был Китай.

Второй раз поехал за рубеж через шесть лет, в 1962 году, на три недели.

И опять это был Китай.

Третий раз (о котором речь была только что) – год 1989-й, я Китая, собственно, и не видел, но воспоминания прошлого до предела обострились.

В 1956 году поехали мы втроем – Борис Галин, я и Борис Полевой (руководитель группы).

Полевой – прекрасный товарищ, к тому же в Китае перед ним едва ли не преклонялись. Еще бы – автор “Повести о настоящем человеке”, книги “Мы – советские люди” и др. Фигура занимательная. У него своя роль в Словацком восстании (1944), он – друг Фиделя Кастро и Джона Кеннеди. На Нюрнбергском процессе они с Кеннеди были аккредитованы как журналисты, Полевой был старшиной корреспондентского корпуса, только двое они и присутствовали при подписании Потсдамской декларации (капитуляция Германии, ультиматум Японии). Во время Карибского кризиса Полевой был в Америке и, как я могу думать, общался с президентом Джоном Кеннеди.

Он очень много уже и тогда, в 1956 году, знал, Полевой, но, будучи очень общительным, болтлив не был.