Владимир Маяковский - Очерки (1927)

Ездил я так

Немного о чехе

Чешский пионер

Наружность Варшавы

Поверх Варшавы

Я выехал из Москвы 15 апреля. Первый город Варшава. На вокзале встречаюсь с т.

Аркадьевым, представителем ВОКСа в Польше, и т. Ковальским, варшавским ТАССом. В Польше решаю не задерживаться. Скоро польские писатели будут принимать Бальмонта.

Хотя Бальмонт и написал незадолго до отъезда из СССР почтительные строки, обращенные ко мне: …"И вот ты написал блестящие страницы, Ты между нас возник как некий острозуб…" и т. д., – я все же предпочел не сталкиваться в Варшаве с этим блестящим поэтом, выродившимся в злобного меланхолика.

Я хотел ездить тихо, даже без острозубия.

В первый приезд я встретился только с самыми близкими нашими друзьями в Польше: поэт Броневский, художница Жарновер, критик Ставер.

На другой день с представителем Вокса в Чехословакии, великолепнейшим т.

Калюжным, выехали в Прагу.

На Пражском вокзале – Рома Якобсон. Он такой же. Немного пополнел. Работа в отделе печати пражского полпредства прибавила ему некоторую солидность и дипломатическую осмотрительность в речах.

В Праге встретился с писателями-коммунистами, с группой "Деветеил". Как я впоследствии узнал, это – не "девять сил", например, лошадиных, а имя цветка с очень цепкими и глубокими корнями. Ими издается единственный левый, и культурно и политически (как правило только левые художественные группировки Европы связаны с революцией), журнал "Ставба". Поэты, писатели, архитектора: Гора, Сайферт, Махен, Библ, Незвал, Крейцер и др. Мне показывают в журнале 15 стихов о Ленине.

Архитектор Крейцер говорит: "В Праге, при постройке, надо подавать проекты здания, сильно украшенные пустяками под старинку и орнаментированные. Без такой общепринятой эстетики не утверждают. Бетон и стекло без орнаментов и розочек отцов города не устраивает. Только потом при постройке пропускают эту наносную ерунду и дают здание новой архитектуры".

В театре левых "Освобозене Дивадло" (обозрение, мелкие пьески, мюзикхолльные и синеблузные вещи) я выступил между номерами с "Нашим" и "Левым" маршами.

"Чай" в полпредстве – знакомство с писателями Чехословакии и "атташэ интеллектюэль" Франции, Германии, Югославии.

Большой вечер в "Виноградском народном доме". Мест на 700. Были проданы все билеты, потом корешки, потом входили просто, потом просто уходили, не получив места. Было около 1 500 человек.

Я прочел доклад "10 лет 10-ти поэтов". Потом были читаны "150 000 000" в переводе проф. Матезиуса. 3-я часть – "Я и мои стихи". В перерыве подписывал книги. Штук триста. Скучная и трудная работа. Подписи – чехословацкая страсть.

Подписывал всем – от людей министерских до швейцара нашей гостиницы.

Утром пришел бородатый человек, дал книжку, где уже расписались и Рабиндранат Тагор и Милюков, и требовал автографа, и обязательно по славянскому вопросу: как раз – пятидесятилетие балканской войны. Пришлось написать:

Не тратьте слов_а_ на братство славян.

Братство рабочих – и никаких прочих.

Привожу некоторые отзывы о вечере по якобсоновскому письму: а) В газете социалистических легионеров (и Бенеша) "Narodni osvobozeni" от 29/IV сообщается, что было свыше тысячи человек, что голос сотрясал колонны и что такого успеха в Праге не имел еще никто! б) Газета "Lid. Nov." от 28/IV сожалеет о краткости лекции, отмечает большой успех, остроумие новых стихотворений, излагает лекцию. в) В официальной "Ceskoslov. Republika" – отзыв хвалебный (сатира, ораторский пафос и пр.), но наружность не поэтическая. г) В мининдельской "Prager Presse" – панегирик. д) В коммунистической "Rude Pravo" – восторгается и иронизирует по поводу фашистских газет "Vecerni list" и "Narod" (орган Крамаржа), которые возмущены терпимостью полиции и присутствием представителей мининдела, сообщают, что ты громил в лекции Версальский мир, демократию, республику, чехословацкие учреждения и Англию и что английский посланник пошлет Бенешу ноту протеста.

Этих газет тебе не посылаю, потерял, но посылаю следующий номер "Narod", который суммирует обвинения и требует решительных мер против "иностранных коммунистических провокаторов".

"Narodni osvobozeni" от 29/IV насмехается над глупой клеветой газеты "Narod". …Из Праги я переехал в Германию. Остановился в Берлине от поезда до поезда, условясь об организации лекции.

На другой день – 3 часа – Париж.

Когда нас звали на чествование Дюамеля в Москве, Брик, основываясь на печальном опыте с Мораном и Берро, предложил чествовать французов после их возвращения во Францию, когда уже выяснится, что они будут писать об СССР.

Первым мне попалось в Париже интервью с Дюамелем. Отношение к нам на редкость добросовестное. Приятно.

С Дюамелем и Дюртеном мы встретились в Париже на обеде, устроенном французскими писателями по случаю моего приезда.

Были Вильдрак – поэт-драматург, автор "Пакетбота Тенеси", Рене – редактор "Европы", Бушон – музыкант, Базальжетт – переводчик Уитмена, Мазарель, известный у нас по многим репродукциям художник, и др.

Они собираются на свои обеды уже с 1909 года.

Люди хорошие. Что пишут – не знаю. По разговорам – в меру уравновешенные, в меру независимые, в меру новаторы, в меру консерваторы. Что пишут сюрреалисты (новейшая школа французской литературы), я тоже не знаю, но по всему видно – они на лефовский вкус.

Это они на каком-то разэстетском спектакле Дягилева выставили красные флаги и стали говор спектакля покрывать Интернационалом.

Это они устраивают спектакли, на которых действие переходит в публику, причем сюрреалистов бьет публика, публику бьют сюрреалисты, а сюрреалистов опять-таки лупят "ажаны". Это они громят лавки церковных украшений с выпиленными из кости христами.

Не знаю, есть ли у них программа, но темперамент у них есть. Многие из них коммунисты, многие из них сотрудники "Клартэ".

Перечисляю имена: Андрей Бретон – поэт и критик, Луи Арагон – поэт и прозаик, Поль Элюар, поэт, Жан Барон и др.

Интересно, что эта, думаю, предреволюционная группа начинает работу с поэзии и с манифестов, повторяя этим древнюю историю лефов.

Большой вечер был организован советскими студентами во Франции. Было в кафе "Вольтер".

В углу стол, направо и налево длинные комнаты. Если будет драка, придется сразу "кор-а-кор", стоим ноздря к ноздре. Странно смотреть на потусторонние, забытые с времен "Бродячих собак" лица. Насколько, например, противен хотя бы один Георгий Иванов со своим моноклем. Набалдашник в челке. Сначала такие Ивановы свистели.

Пришлось перекрывать голосом. Стихли. Во Франции к этому не привыкли.

Полицейские, в большом количестве стоявшие под окнами, радовались – сочувствовали. И даже вслух завидовали: "Эх, нам бы такой голос".