Максим Фрай - Книга для таких, как я

— Бедный господин премьер-министр, — тихо шепнула она.

"Дорогой Олаф! Трейси — это я, а мисс Финбойл давно умерла. Прощай. Берта". Больше в записке ничего не было.

Борис поднял слипающиеся глаза на светлеющее окно.

— Леночка, — жалобно сказал он капитану Струганиной, — у вас в столе еще лежит та бутылка? Давайте-ка сварим кофе, и по рюмочке! Ну чем мы с вами хуже этого Мегрэ?

Гарри отхлебнул остывший кофе из пластикового стаканчика. Знал бы Эл, на какую бурду он променял его фирменный «эспрессо» с крошечным, тающим во рту печеньем!

Инспектор пожал плечами.

— Ни у меня, ни у правосудия не может быть к вам никаких претензий, Томсон. А вот что касается вашей жены… Не хотел бы я быть на вашем месте сегодня вечером. Или я ошибаюсь?

Я возвращался домой пешком. Не ближний свет, конечно, но проветриться мне не мешало. Завтра я позвоню Тоне и скажу ей, что через год у нас будет сын, и поэтому имеет смысл пожениться, не откладывая. Мы назовем сына Шуриком, и он будет жить долго и счастливо, потому что к тому времени, как он вырастет, всех этих гадов, крадущихся в темноте, шарящих липкими глазенками-буравчиками: как бы обмануть, отнять, убить, — так вот, всех этих гадов уже просто не будет. Мы позаботимся об этом, я, Валерка, Соня, капитан Вишняков, нас много, и мы позаботимся об этом все вместе.

— Бестолковые эти девчонки, — усмехнулся Витька, — ну да ладно, переживем. Ставьте чайник, товарищ без пяти минут майор, будем питаться по-холостяцки: на первое заварка, на второе кипяток.

— Не прибедняйся, — хмыкнул Игнатьев, — Тамара говорит, что у тебя в столе в любое время суток можно найти все, чего нет в буфете, который к тому же закрывается в шесть… А как ты думаешь, с Парфеновым все будет в порядке?

— С Парфеновым? Да с ним все в порядке со вчерашнего вечера. В семь пришел в себя, в восемь начал проситься домой, в девять попытался сбежать, в десять дорвался до телефона и начал излагать мне свои версии происшедшего. Железный парень. Моя, между прочим, школа!

Берский поднял свою рюмку водки и чокнулся с Аликом. Что с того, что этот ублюдок не предпринимал никаких попыток к бегству? Мертвые не говорят, более того, их и не спрашивают. Да уж, не повезет, так не повезет! А у них теперь просто была маленькая профессиональная тайна. Одна на двоих.

Этот вечер был крайне неудачным, по крайней мере, для двух человек. Для жены генерала Савельева, муж которой, несмотря на все обещания, не смог сопровождать ее на премьеру в Мариинском. И для заведующего отделом реанимации Вартмана, чьи попытки вернуть к жизни Тома Кланга ни к чему не привели…

Им предстояло расстаться, надолго, или нет — кто знает! — потому что кровь продолжала литься даже здесь, в тихих переулках чужого, далекого от России города. Где-то здесь засел Змееный. Падаль шевелилась и показывала зубы. А это значило, что Чокнутому не будет покоя…

— Кто там? — испуганно спросил Иван, стараясь говорить по-чеченски без акцента, чтобы не злить нежданных гостей.

— Открывай, падла! — весело ответил Чокнутый. — Это я. А ты думал, кто? Джохар Дудаев, что ли?

Чокнутый стиснул зубы и отвернулся к стене. Он старался не думать о Братушке: чего теперь думать, если ничего не изменишь! Думать надо было о другом: о самолете, который увозил из Ярославля эту падлу Змееного.

Крупье вежливо улыбался, подвигая к Чокнутому груду разноцветных фишек — его выигрыш. Но тот угрюмо молчал, исподлобья разглядывая холеные руки Марьи. "Красивая, падла, — зло подумал он. — Ишь как вылупилась! Жадная… Это хорошо, что жадная. Змееный у меня теперь вот где!" — И он машинально стиснул кулак. Крупье испуганно заморгал, глядя, как переменилось его лицо.

— Знаешь, в нашей работе часто бывают трудные дни, — устало вздохнул Долгов и машинально опустил палец на пульт. Телевизор тут же ожил. По курьезному стечению обстоятельств, на экране призывно улыбалась красотка из рекламного ролика "Имперского банка" — ну да, конечно, за рекламное время платят вперед…

Пасмурным ноябрьским утром 1896 года маленькая похоронная процессия вошла в ограду Дементьевского кладбища. Гроб великого русского философа-гуманиста сопровождала его вдовая сестра Наталья и несколько соседей по доходному дому на Уваровской улице, где прошли последние годы его жизни. Просвещенная Россия в тот день еще не была готова осознать величину своей утраты.

Кошмарные сны все еще преследуют меня, особенно в те ночи, когда ущербная луна скрывается за облаками. Но ужас больше не имеет прежней неограниченной власти надо мной: я знаю имя твое, проклятый город, я знаю имя твое!

На следующий день приехала полиция в сопровождении безликих людей в серых костюмах. Никакой огласки дело не получило, хотя местные жители долго еще судачили о случившемся, все больше шепотом и никогда — к ночи.

— Все кончилось, дорогая, все кончилось. Все хорошо. Открой глаза, это я.

Анна очень хотела верить знакомому, родному голосу Жака. Но и с закрытыми глазами она видела медленно, но неотвратимо наползающую тьму. Оно приближалось.

Врач поднял на Луизу печальные усталые глаза, глаза человека, чувствующего свое бессилие.

— Вам нужно сейчас очень много мужества, детка. Ваша сестра…

— Вы хотите сказать, что память никогда не вернется к ней, доктор?

— Все гораздо хуже, мисс. Сегодня утром она вспомнила…