Максим Фрай - Книга для таких, как я

— И что, что она говорит, доктор?

— Ничего, мисс. Она скончалась. Разрыв сердца. Мы ничего не смогли сделать для нее. Мне очень жаль. Боюсь, мы с вами не сможем вообразить себе, что именно вспомнила Мария. И слава Богу, что нас минует чаша сия…

Я остался один, и белая снежная мгла за окном — великолепная рама для моего одиночества. И холод в доме моем сродни холоду в сердце. И только сухие крылья давно погибших мотыльков — старые письма — напоминают мне о былом родстве с людьми. Иногда я хочу заговорить вслух, сам с собой, по старой привычке говорить, но из горла вырываются странные звуки, пугающие меня самого. Что ж, мне не о чем сожалеть: я сам, добровольно, выбрал такой способ раз и навсегда заплатить по всем счетам. Но если мое заточение будет нарушено кем-то, что это будет означать? Прощение или всего лишь новый дьявольский соблазн отяготить мою вину?.. (На этом месте рукопись обрывается.)

И вот весь путь позади: сразу за горами открылось унылое побережье. В этот миг на самолет легла зловещая зеленоватая тень…

Иногда я смотрю на свои руки. Это то немногое, что еще осталось от меня прежнего. Но боюсь, что даже этим зрелищем любоваться мне осталось недолго.

Темнота скрыла от нее кривую ухмылку Майкла. Она так и не поняла: ушел он или просто исчез.

— Эй, куда же вы убегаете? С чего бы такая спешка? У меня в запасе есть еще немало историй…

"Когда я говорил, что мой брат вытащил меня из могилы, я употреблял это выражение в самом что ни на есть прямом смысле. Он был великим ученым, мой бедный Майк. Увы, никто не окажет такую же услугу ему самому, а без него и я протяну не слишком долго…" — Я не дочитал записку. Порыв ветра вырвал из моих рук клочок тонкой бумаги и унес в сад. Я хотел выйти и поискать ее, но темнота ночи показалась мне препятствием куда более надежным, чем запертая дверь.

Буро-зеленое существо с тусклыми глазами стояло на четвереньках и ритмично двигало челюстями. Он него пахло гнилью, словно оно было огромным больным зубом. Хуже всего, что его лицо все еще можно было узнать: когда-то оно было обаятельной круглой физиономией добряка Молтона. Но самое ужасное — из его зубов торчала ножка, которая могла принадлежать только грудному ребенку. Я подумал о пропавшей Тине, сознание мое помутилось… А потом я развернулся и побежал…

Алиса тоже получила письмо с фронта. Подписи не было, только номер части и личный номер солдата. Вскрыв письмо, она сразу увидела знакомый мелкий почерк: "Милая Алиса, я до сих пор не могу забыть вкус твоей крови…" Она брезгливо вскрикнула и отшвырнула конверт, а потом полдня не могла заставить себя поднять его с пола и бросить в печь, словно он был мертвым пауком. К счастью, это письмо оказалось последним. Очевидно, немецкая пуля сжалилась над несчастным Джоном и положила конец его жизни и его странной любви.

Охотники нашли его через пять дней. На черном обмороженном лице блуждала улыбка, окоченевшие руки сжимали меховой мешочек. Его расспрашивали, он молчал. Он пил горячий бульон, спешно приготовленный для него заботливым Малькольмом. И когда он уснул, обветренные губы еле слышно прошептали: «Айтарйох».

Как и следовало ожидать, следующей осенью дядя Билли снова отправился в плавание, теперь уже на новехоньком фрегате «Антония». Перед отъездом он был у нас и смущенно оправдывался, что клятва, данная на исходе третьей бутылки рома, никакой силы не имеет, с чем добрая душа Лайонел, конечно же, согласился.

Сын Ворона протянул Вожаку голову Хозяина Равнины. Теперь люди Белой Пещеры не прогонят его из племени.

С тех пор муравей считается первым земным жителем.

Тогда Лубамба ушел от обезьян и стал жить со своей женой, и от них ведут свой род люди баубе и небесные звезды.

И тогда Лукайон увидел Тропу и ушел из Нижнего Мира в Средний Мир, к людям. Он считался самым великим шаманом, потому что всегда видел Тропу в Нижний Мир с тех пор, как его укусил Пхеле.

Тогда вокруг паучка собрались все соседи. Они смеялись над ним и говорили: "Не спрячешь рис от голодного рта, не спрячешь мед от пчелы!"

С тех пор люди умирают. А если бы Мышь послушала Луну, люди не умирали бы.

И никто до сих пор не знает, сколько звезд на небе, — вот как Ибухаримагон все устроил!

И когда начинается прилив, женщины кутяков идут к морю и поют ему песни Лапаки, чтобы море не гневалось на людей.

В конце того же месяца все разъехались по домам. Все, кроме Буша: он остался, намереваясь продолжить свои метеорологические изыскания. Больше никто из нас его не видел. А три года спустя в Гамбурге я встретил Скотсона из шведской команды. Он-то и рассказал мне последнюю гималайскую сплетню: Буш стал ламой.

Аборигены высыпали на берег и долго махали вслед уплывающей лодке. И мы слышали их прощальное приветствие: "Бабана макайа! Бабана макайа!"

И тогда мы с Миком переглянулись и улыбнулись друг другу. Сама Африка разрешила наш спор.

Но три года назад к строительству "великой юго-западной дороги", существовавшей тогда лишь в мечтах проектировщиков, еще никто не приступил. Поэтому мое благополучное возвращение в столицу из Земли Красных Песков можно объяснить разве что чудом.

Люди оставляют после себя потомкам разные памятники, материальные и духовные ценности. Джонсоны еще при жизни создали себе самые лучшие памятники, какие только можно создать, и подарили их людям и слонам. Теперь отец и сын Джонсоны принялись за организацию нового заповедника на берегах Мбаты. Кое-кто предлагает назвать его Парком Джонсона и Джонсона, и это было бы справедливо.

Last-modified: Mon, 18-Jan-99 09:03:13 GMT

Оцените этот текст