Максим Фрай - Книга для таких, как я

Кстати, на фоне скандальных художественных практик девяностых сами «медгерменевты» кажутся чуть ли не аутистами. Однажды, отвечая на вопрос журналистов, почему в тексте романа "Мифогенная любовь каст" много матерных слов (а их там действительно немало) — уж не эпатажу ли ради, — Павел Пеперштейн сделал одно очень важное, с моей точки зрения, признание: Использование мата совершенно непровокативно, мат используется нами как народный язык. Цели разрушения табу мы не ставили: мат введен в роман так, как если бы был уже абсолютно легален, как если бы в языке в целом уже произошла глубинная трансформация, которая бы сделала мат абсолютной его частью. "Важным признанием" я эту его реплику считаю вот почему: даже работая с заведомо табуированными областями культуры, такими, как матерная лексика или наркотики, «медгерменевты» действительно максимально далеки от желания кого бы то ни было эпатировать; им откровенно нет никакого дела до реакции социума на их действия. Они просто играют в те игры, которые им интересны, ставят перед собой вполне умозрительную задачу: интересно, а как будет выглядеть русский язык, если табуированная лексика перестанет быть табуированной? — или: какие качественные изменения могут произойти в культуре, когда психоделический опыт станет равноправной ее составляющей? И решают эти задачи ради собственного исследовательского удовольствия. Я же говорю — аутисты. Мне, кстати, эта позиция чрезвычайно близка и мила, хотя как стратегия она, конечно, никуда не годится. Ну и ладно.

И последнее. Когда я писал об Инспекции "Медицинская герменевтика", мой компьютер, всего неделю назад подвергшийся профилактическому осмотру, вдруг вышел из строя и начал проделывать удивительные кунштюки: клавиатура взбесилась, вместо одной буквы (каждой) начала выдавать по четыре, произвольно меняя кириллицу на латиницу; иконки на "рабочем столе" замигали, как праздничная иллюминация, и начали меняться местами: вместо текстового редактора «Word» открывается "Netscape messenger"; вместо «корзины» — "панель управления". То есть галлюцинировала несчастная машина самым натуральным образом. Так вот.

Надеюсь, образ Инспекции "Медицинская герменевтика" в результате моей работы с ним не только остался неуточненным, но и вовсе расползся по швам.

Я, по крайней мере, старался.

Будучи сам в некотором роде порождением мистификации, я, разумеется, не могу обойти эту тему вниманием.

Если в русской литературе мистификация — обычное дело, то художники, увы, разрабатывают эту золотую жилу не столь активно, как можно было бы.

Блестящими мистификаторами были, конечно, Комар и Меламид, а лучшей из их мистификаций — сфальсифицированный "специальный выпуск" "Геральд трибюн" от 21 сентября 1978 года, где Комар & Меламид поведали миру о том, что раскопали на острове Крит скелет Минотавра. (Скелет был собран художниками из настоящих человеческих костей и бычьего черепа.)

На моем рабочем столе лежит каталог выставки "Культура Кеме", состоявшейся в Петербурге еще в 1994 году. Авторы проекта Дмитрий Шубин, Роберт Овакимян, Наталья Першина, Сергей Свешников, Владимир Фильев, Максим Эмк. Если не обращать внимания на обложку, каталог, на первый взгляд, не слишком отличается от обычного буклета, подготовленного для археологической выставки, интересной лишь узким специалистам. Читая рассуждения о том, что после гибели независимого египетского государства возрождение и логическое продолжение культуры Древнего Египта состоялось вдали от собственно египетской территории, рассматривая черно-белые иллюстрации, изображающие предметы материальной культуры Кеме разной степени сохранности, я, находясь в здравом уме и твердой памяти, которая подсказывает, что каталог сей был подарен мне самим автором проекта Шубиным и снабжен соответствующими пояснениями, начинаю с сомнением думать, что никакая это не мистификация, а обычный итог многолетнего кропотливого труда группы историков и археологов. Конечно, когда речь наконец заходит о проблеме реконструкции воздушных змеев — "летающих храмов" Кеме, — все становится на свои места. Конечно же, мистификация. Лучшая из тех, благодарным свидетелем которых мне доводилось становиться.

Я нарочно так подробно описываю проект "Культура Кеме": мне кажется, что он был незаслуженно быстро забыт.

Имя Дмитрия Шубина я, кстати, встретил в списке лауреатов «Dadanet», фестиваля художественных Web-ресурсов, организованном Соросовским центром современного искусства. Ничего удивительного: интернет — идеальная среда для разного рода мистификаций, как в силу специфических технических возможностей, так и по причине соответствующих ожиданий аудитории, всегда готовой включиться в авторскую игру.

Тельняшка митьков — это не маска, не желтая кофта Маяковского, это предмет, наделенный магической силой, который обозначает принадлежность к племени. Это не я придумал, так о митьках в «Итогах» несколько лет назад писали. Цитирую однако с удовольствием.

Добрые питерские братушки, художники, объединившиеся под групповым именем «митьки» — возможно, самые известные за пределами узкого круга художественных тусовок двух столиц и единственные искренне любимые не только коллегами и художественной критикой, но даже отчасти «народом». О митьках рассказывают анекдоты — не о конкретных Шагине или Шинкареве, а именно о неких абстрактных «митьках» ("митек" вообще со временем стал определением нарицательным, вызывающим в сознании устойчивый образ чего-то большого, бородатого, светлого, нетрезвого и добродушного). Митьков пародируют (чего стоит одно только скандально известное "Евангелие от митьков"), приглашают на телешоу и вообще только что на руках не носят. Митьков уже давно называли бы «культовыми», если бы понятие «культовости» не противоречило самому духу (да и букве) митьковского мифа.

Для меня митьки — ярчайший пример успешных художников-мифотворцев. Секрет их сокрушительного успеха в том, что вокруг обаятельного образа симпатичного шалопая, который по давно устоявшейся традиции считается русским национальным типом, они сумели создать добрый и, на первый взгляд, удивительно простой (а потому особенно привлекательный) миф. Это вам не какое-нибудь "паломничество в страну Востока", митьковский миф создавался на общедоступном отечественном материале, который всегда под рукой. В ход пошли легендарное российское пьянство, тельняшки с телогрейками, уменьшительно-ласкательные суффиксы, вечные жалобы на судьбу, плавленые сырки, цитаты из старых добрых кинофильмов "о главном" и скромное обаяние наивного искусства (митьки, что забавно — именно профессиональные художники, которые весьма успешно косят под примитивистов). Готовый миф они предложили обществу в качестве нового массового молодежного движения вроде хиппи или панков. Ну, если не кривить душой, то массового молодежного движения все же не получилось. Во многих российских городах можно встретить митьков-"добровольцев", не принадлежащих собственно к художественной группе, а просто осознавших стоически-эпикурейский митьковский стиль «своим», однако особо «массовым» это явление не назовешь. Зато возникла беспрецедентная художественная группировка, объединенная "коллективной тельняшкой" (по аналогии с "коллективным телом"), группа, создававшая свое социальное окружение как предмет искусства.