Юрий Мамлеев - Россия вечная

Можно сказать — не будет русской культуры не будет и России. Армия, церковь, культура — вот та сакральная «троица», от судеб которых зависит и судьба России.

Армия же в России сакральна хотя бы потому — что, не будь ее, могучей и сильной, России не было бы на этой земле уже давно, а историческая Россия, как видно также и из этой книги, сакральна по своему существу. Кроме того, армия — единственный институт, где люди по своему долгу жертвуют собой, своей кровью и жизнью — ради «други своя», ради Родины и ее народа, ради своей семьи, ради потомков. Поэтому армия, и в широком смысле «оборона», в России — священна и это должно быть отражено на официальном, государственном уровне.

И еще один важный момент: русская культура должна быть всегда независима и свободна (ибо только тогда национальный и общечеловеческий дух может полностью выразить в ней себя, как бы ни были необычны ее проявления — а они иногда действительно бывают необычны).

Теперь мы переходим к более «тонким», то есть внешне менее выраженным концентрам, но которые тем не менее имеют глубинное значение для понимания Русской Души во всей ее вечности и исторической протяженности. Их «фундаментальность», пусть сейчас и сокровенно-скрытая, проявляется именно по отношению к самой сути Вечной России и Русской Душе (которая является отражением в Человеке Вечной России). Мы начнем как раз с наиболее скрытой концентры, то есть с так называемой второй реальности. Таким образом, если эта концентра в исторической России выражена относительно затаенно, это только означает, что она имеет глубочайшее значение в плане метафизической России, да и само ее «название» («вторая реальность») говорит о ее затаенном проявлении (но это не означает, что такое «затаенное проявление» будет всегда, во всех формах конкретно-исторической России).

Выше уже было сказано о характере этой «второй реальности». Здесь же надо выразить ее более четко.

Во-первых, ее наличие ощущалось и ощущается при достаточно необходимом дли этого видении. Можно привести много примеров, но укажем на некоторых «свидетелей».

«В смутных глубинах народного подсознания, как в каком-то историческом подполье, продолжается своя, уже потаенная жизнь…» (Г. Флоровский, богослов и философ).

«Эта вторая жизнь протекает под спудом и не часто прорывается на историческую поверхность» (Г. Флоровский).

«…Тогда в историческом процессе возникают явления и персонажи, сопричастность которым возможна лишь за рамками исторического самосознания… они требуют восприятия… в горизонте «всех времен», в горизонте Вечности. Время историческое соприкасается с временем мира… с тем измерением, откуда приходят боги» (В. Винокуров).

Последний отрывок поражает особенной точностью восприятия исторически «невидимого».

Необходим, однако, не только общий вектор, указывающий на существование этой «второй реальности», но и ее конкретизация — по мере возможности. В сущности, одна такая «конкретизация» может уложиться в целую книгу, если не в тома, тем более что проявления второй реальности возможны, видимо, благодаря некоторым специфическим чертам наличного русского бытия, и, по существу, «вторая реальность» и эти черты русского бытия составляют нечто единое или близкое (поэтому русское бытие и вторая реальность объединены нами в одну концентру). [38]Некоторые «примеры» («второй реальности» или ее восприятия) были приведены выше, хотя и в художественной литературе, но, когда «суть» второй реальности на «примерах» из классики уяснена, я думаю, тогда не составляет труда увидеть эту вторую реальность уже не только в литературе, но и непосредственно в русской жизни. В действительности, ее сколько угодно там (хотя и затаенно), надо только иметь глаз.

Поэтому важно «схватить» концепцию (хотя бы относительную) второй реальности, уже ведь если понять ее, тогда этот план бытия можно будет легко увидеть даже в так называемой повседневной жизни. Постараемся ее «определить». Пожалуй, главная черта: некое выпадение из рациональной поверхности жизни. Я имею в виду, конечно, не «мистику» или «прозрения» и т. д. (это совсем другое), а именно выпадение в «пределах обыденной жизни», которое может происходить и с «обычными» людьми, хотя в России нет «обычных» людей, поскольку в каждом есть хотя бы маленький элемент русскости». [39]

Это может быть также и некий поток бытия, проходящий в сознании людей или отдельного человека, и выраженный, скажем, во внешне как будто «сюрреальном» (скорее просто «многозначимом») поведении и речи. Все же исключительным по силе выражения как второй реальности, так и всей «специфики» русского бытия, о которой мы говорили, является роман «Котлован», созданный гением Платонова (более того, в этом романе явно проскальзывают и моменты, связанные с «Последними отношениями»). Важно, однако, понять здесь два положения: 1) этот роман должен быть познан не только как роман «социальный», но прежде всего как метафизическая книга, в символизме которой выражены некоторые глубочайшие пласты русского самосознания; 2) «эти пласты», выраженные в этой книге, совершенно очевидным образом присутствуют и проявляются в самой русской жизни. Именно в этом ключе должна быть прочитана эта книга, в которой сконцентрировано платоновское видение. Почти каждая сцена, диалог, описание в этой книге (и прежде всего гениальный язык) носят в себе подтекст, который явно ведет в глубины нашей вечной души, в ее, как бы сказали индусы, «вышешу», то есть вечную, неотъемлемую метафизическую особенность той или иной значимой души. Я думаю, что читатель сам может найти и понять все, что мы имеем в виду, при внимательном и медитативном чтении этого романа. Но все же приведу несколько примеров.

1) «- Мне страшна сердечная озадаченность, товарищ Чиклин. Я и сам не знаю что. Мне все кажется, что вдалеке есть что-то особенное, или роскошный несбыточный предмет, и я печально живу.

— А мы его добудем. Ты Вощев, как говорится, не горюй.

— А ты считай, что уж добыли: видишь, как все стало ничто…»

Здесь речь идет именно о восприятии какого-то момента, вспышки, проблеска этой «второй реальности»: видится «что-то особенное», (хотя «я и сам не знаю что»), оно «вдалеке», и в то же время его уже «добыли» то есть оно уже присутствует, причем присутствует таким метафизически убедительным образом, что «все» (по сравнению с этим) стало «ничто». «Вторая реальность» присутствует здесь как бы параллельно вспышкам осознанности, (следовательно, «между» словами, между «выразимым») и тем не менее она явно «чувствуется» и благодаря ее присутствию меняется даже отношение к наличному бытию («все теперь стало ничто…»). Таких примеров достаточно много в романе, и такого рода «улавливанье» некоего потока бытия (как одной из форм второй реальности) встречается достаточно и в русской литературе вообще.