Юрий Мамлеев - Россия вечная

Каким Вам видится будущее нашей страны? Чего в Вашем взгляде больше — оптимизма или пессимизма?

— Я не пессимист и не оптимист. Я считаю себя в этом отношении реалистом. Реализм означает такое понимание природы человека, которое исключает как идеализацию человека, так и его очернение. Собственно, человеческое общество — это проекция самого человека. Поэтому человек в наше время, в нашу эпоху упадка причудливо соединяет в себе добро и зло, причем так, что и разъединить-то их иной раз невозможно. История современного человечества — это тоже переплетение добра и зла и часто каких-то нелепых утопий, неправильных интерпретаций религии и т. д.

Сейчас все открыто стали говорить о том, что коммунизм — это миф. Точно таким же мифом я считаю миф о демократии. Этот миф ничуть не лучше мифа о коммунизме. То, что происходит сейчас — это замена одного мифа другим. Во всем мире демократия чаще всего является прикрытием каких-то сил, которые властвуют в том или ином обществе. Ну, в случае Запада — это деньги, Большой Бизнес, банки… Поэтому я не верю, что можно создать какое-то идеальное общество. Нужно просто расстаться с этими мифами и понять, что при современном состоянии человека это невозможно. Этого никогда не было и не будет в наш космологический отрезок. Но это вовсе не означает, что все так плохо, беспросветно. Я абсолютно против нигилизма и пессимизма. Главное — существует жизнь, которая является бесценным даром, существует выход в высшие миры, существует связь человека с Богом. Таким образом, если нет оснований для оптимизма в смысле какой-то гармонии, то нет оснований и для пессимизма. Наше время — это какое-то экзотическое сочетание негатива и позитива, причем часто негативное доминирует, но это не значит, что позитивные силы не существуют, что они потерпели поражение. Вовсе нет.

Я не думаю, что смена политической власти вообще кардинально меняет человека. Разумеется, при этом я признаю, что устройство политической власти может быть лучше и может быть хуже. Но я против утопий. В этот период упадка — в период Кали-юги — человечеству могут быть даны особого рода откровения, особого рода понимание, которого не может быть в «золотой век» гармонии, потому что полная гармония до известной степени — это все-таки золотой сон. А наше время дает возможность человеку познать всю бездну скрытого бытия. Это можно сравнить с обострением болезни, когда человеку дается момент особого прозрения, познания жизни.

Юрий Витальевич, нашим читателям интересно будет узнать о Вашем философском творчестве, о проблемах, которые Вы освещаете в Ваших философских сочинениях, о судьбе этих сочинений.

— Мои книги и статьи этого плана так же, как и художественные произведения, переведены на французский, английский и другие языки. Сейчас начали появляться мои прозаические вещи в нашей стране, значительно меньше знают здесь мои философские работы.

Здесь два направления: первое — попытка познания России (этому посвящена работа «Новый град Китеж»), второе направление выражено наиболее полно в книге «Судьба бытия». Оно связано с восточной метафизикой, с индуизмом, но это не просто изложение эзотерических концепций индуизма, но и изложение моего собственного философского кредо. Идея книги связана с метафизикой «Я», причем, под этим «Я» понимается не «эго» человека, не его психика, а высшее «Я», которое ищут во всех религиях, во всей метафизике, то есть «Я», проекцией которого является все то, что мы называем человеком. В последней главе дается описание метафизических поисков, которые происходили в Москве в 60-х годах. Когда-нибудь мы, я и мои друзья-единомышленники тех лет, расскажем о том, как это было. У меня есть роман «Московский гамбит», в котором описаны все эти поиски. Работы, о которых я сейчас рассказал, находятся в московских издательствах и, я надеюсь, выйдут в следующем году.

В заключение я хотел бы сказать вот что. Мы живем в очень странное, социально тревожное время. Очень хорошо, что, несмотря на ту тревогу, я увидел, что много людей интересуется вопросами духа, вопросами самопознания. Это дает какую-то надежду на то, что наша цивилизация будет существовать в изменяющемся будущем, потому что она живет вопросами не только материальными. Вместе с тем мы действительно переживаем трагические страницы нашей истории, но я надеюсь, что это время пройдет, главное, по-моему, чтобы не было крови и чтобы все наши боли и страдания не превратились в социальную катастрофу, чтобы наша страна во всей ее духовной самобытности была спасена.

«Литературная газета», 27 сентября 1989 г.

Сейчас в Советском Союзе в эпоху гласности, видимо, настало время познания той части России, которую принято называть «зарубежной» или «эмигрантской». В ХХ в. началась драматическая история русского рассеяния, она еще не закончена, но впереди виден свет, который, может быть, не погаснет.

Если мировая жизнь пойдет не такими страшными путями, какими она часто шла в ХХ в., то рано или поздно наступит момент, когда причины, породившие это незнаемое раньше в русской истории рассеяние (ведь Русь всегда держалась за свою землю), перестанут действовать, и начало этому процессу положено, я думаю, перестройкой.

Итак, сейчас, наверное, время подведения первых итогов бытия России вне ее священной земли, в чужом мире, ибо очевидно, что за рубежом оказались не просто русские люди, россияне, но и часть самой России (особенно это относится к первой эмиграции) — сохранялись культура, язык, вера и внутреннее духовное единство. Всем хорошо известно, какое культурное богатство хранила эта Россия — зарубежная Россия Бунина, Цветаевой, Рахманинова, Шаляпина, Бердяева и многих, многих других.

Подлинное познание этой России может быть осуществлено общими усилиями метрополии и зарубежья. Необходимы издания соответствующих книг и архивов, анализ их — и это, видимо, дело ближайшего будущего. Нужны люди, которые смогли бы исследовать и на высочайшем уровне осмыслить невиданный культурно-исторический опыт зарубежной России, и тогда Родина узнает, каким был мир в глазах русской эмиграции, и опыт познания этого мира перейдет к ней из рук зарубежной России.

В своей душе изначальная Россия переживает то, что пришлось пережить этой оторвавшейся от нее плоти.

Тот опыт был во многом мучительным, в каких-то аспектах миссионерским. Россияне несли в этот причудливый и одновременно крайне рационалистический западный мир глубину и свет русской культуры, православия, то есть целый пласт своего бытия. Познание же иного мира совершалось и умом, и кровью, и даже ценой жизни. Никакие путешествия, открытые границы, туризм не могу дать и тени этого познания, ибо, чтобы действительно понять чужой мир, надо быть внутри его, и еще лучше — беззащитным и брошенным, но не с раздавленной волей: а воли к жизни у русской эмиграции хватало, несмотря на всю фантастическую сложность ее бытия.