Юрий Мамлеев - Россия вечная

Естественный патриотизм, который живет в душе и в сознании всех, кто любит Россию, является самым действенным и глубоким препятствием для всякого националистического экстремизма, ибо направляет национальное чувство и самосознание, неотделимое от жизни нашего народа, в нормальное русло. Это чувство исчезнет только тогда, когда умрет последний русский человек, причем в слово «русский» я вкладываю не только этнический смысл, но и духовный: русским может быть всякий, кто считает себя принадлежащим к вскормившей его культуре, кто любит Отечество.

Поскольку наша страна — многонациональная, то русский патриотизм должен быть органически дополнен общероссийским — или, если угодно, — евразийским патриотизмом, выражающим чувства всех наших народов и, в частности, их принадлежность к великой державе. Одно не противоречит другому. Но, учитывая роль русского народа, бессмысленно, по-моему, говорить о строительстве нового общества, затушевывая значение русского патриотизма и пытаясь подменить его чем-то искусственным или растворить его в некоем общесоюзном единстве, как было в советское время. Опыт мировых утопий теперь мертв для нашей страны, и пора понять, что сильное государство можно создать только на естественной национально-исторической почве.

Теперь о другом важном моменте. История учит, что однополярная система мира, предусматривающая господство одной страны или одной геополитической силы, невозможна и попытки ее создания, как правило, встречают сопротивление других цивилизаций.

Право России быть собой, ее право на национальную самобытность может быть осуществлено только в условиях многополярного мира, когда отсутствует господство одной силы, а мир существует в форме нескольких цивилизаций (западной, исламской, индийской, российской, китайской…), сотрудничающих друг с другом, а не конфронтирующих между собой. Это была бы лучшая модель мира, которая позволила бы — путем взаимного отказа от экспансионизма — взаимодействовать народам, странам, людям, сохраняя при этом свою культуру и самобытность.

Можно возразить, что любая благополучная модель мира, основанная на стабильности, — всего лишь идеал, к которому надо стремиться, а действительность вместо этого может подсунуть наихудший сценарий. Но, имея в виду эту возможность, давайте думать о том, как и куда приложить все силы, чтобы это не стало реальностью.

Несмотря на жестокие уроки истории, данные нам не раз, не смолкают разговоры насчет некоего единого магистрального пути человечества, по которому-де все страны и народы должны следовать. Мы слишком хорошо знаем, чем это кончается. Поэтому России, при всей ее вовлеченности в современный мир, следовало бы сохранить определенную отстраненность — на всех уровнях — от этих путей. Тем более, я думаю, уже в начале нового тысячелетия от многого, что кажется «нормальным» сейчас, человечеству придется отказаться, хотя бы ради своего выживания.

Последние годы словно огонь, вырвавшийся из преисподней, прошел по России и странам СНГ. В будущем пламя может вспыхнуть в других регионах. В этом отношении ни у кого не должно быть иллюзий: у Провидения нет любимчиков.

Но если наша страна сохранит себя, свою вечную суть, свои великие внутренние и внешние сокровища, то ей — в силу многих ее особенностей — предстоит поистине великое будущее. Перед глазами каждого из нас — необъятная, бездонная, мерцающая Вселенная со своими бесчисленными звездами и мирами, но мы родились в маленькой ее части, называемой Россией. И всякое рождение не случайно. Значит, с Россией мы связаны самим Богом, и ее судьба — наша судьба…

Мы должны выстоять. Прежде всего духовно, сохранив свою великую душу и культуру, не допустив туда всей грязи и обмана современной цивилизации. И хотя Достоевский предупреждал, что нам не простят, если мы будем самими собой, думаю, что в конце концов все-таки поймут, догадаются — и простят…

«Вечерний клуб». 30 июля 1992 г.

— Юрий Витальевич, вас устраивает, что к вашему творчеству применяют термин «сюрреализм»?

— Относительно. Этот термин говорит лишь о том, что мое творчество не совсем укладывается в рамки традиционного реализма. Как многие писали на Западе, его истоки в «сюрреализме» Гоголя и фантастическом реализме Достоевского. А эта традиция, на мой взгляд, гораздо глубже обычного традиционного реализма, она работает со скрытыми, часто необъяснимыми сторонами человеческой души и мира. Поэтому я бы сказал, что для меня больше подходит термин «метафизический реализм». Я бы определил как реализм, который выходит за рамки обыденной жизни, который пытается проникнуть, скажем, в параллельные миры и в слои человеческого «я», которые относятся не к психике, а к необычным сторонам человеческой души.

— Не сталкивались ли вы с отождествлением вас с вашими героями?

— Как правило, нет. Моя проза написана таким образом, что вы чувствуете — автор несколько отчужден и стоит в стороне от всего там происходящего.

— Мне кажется, этому способствует и некая доля иронии, присутствующая в ваших произведениях.

— Да, определенная доля скорее даже не иронии, а, может быть, черного юмора. Но это не означает, что я отношусь к своим героям отрицательно или положительно. Отношение более сложное. Я изложил его в философской работе «Метафизика искусства». Писатель должен играть роль творца — быть одновременно связанным со своим творением и вместе с тем стоять над ним. Такова позиция художника. И я считаю, что искусство — это вид познания. Познания не только человека и мира, но и метафизического познания, познания Божества.

— Что способно усмирить бездны, таящиеся в человеке?

— Тут сразу встает вопрос: какие бездны? Потому что человек — очень сложное существо. В традиционных представлениях всех мировых религий человек является местом, соединяющим небо и землю. Он связан как с физическим миром, так и с миром промежуточным (то есть миром тонким, параллельным), так и с Божественным миром тоже. Поэтому в человеке есть бездны, которые относятся к высшим, Божественным мирам. И я думаю, связь человека «с высшими безднами усмирить нельзя. Потому что человек создан свободным. Это означает не только возможность свободного прихода к Богу, но и выхода за любые догмы и метафизические пределы, то есть возможность свободного метафизического путешествия вверх. Но это связано, конечно, с огромной ответственностью человека перед своей душой.

Если же говорить о сатанинских безднах, то и здесь человек свободен. Таким образом, свобода сама по себе не является ни добром, ни злом. Зло, с моей точки зрения, означает выбор тех возможностей в человеке, которые ниже его высших возможностей, это стремление быть ниже, чем человек есть в потенции. Оно легче реализуемо, к нему влечет человека ложно понятая любовь к себе. Поэтому и эти бездны прикрыть довольно трудно. Особенно в наше время — время конца определенного этапа жизни человечества. Это может быть так называемый конец мира, может быть просто переход в иную форму цивилизации. Наше время переходное и называется Кали-югой.