Газета Дуэль - 2009_18 (617)

И написал Пушкин про царевну-Лебедь. И про мужа её, губернатора.

Поднапрягся Гвидон, упёрся ногой и выбил дно у бочки. С пивом. — А мальчик-то вырос! — подумала царица.

Прискакал гонец к Салтану.

— Как звать-то тебя? — спросил царь.

— Филька.

— А что привёз?

— От бояр грамоту.

Идёт, значит, царевна- Лебедь, месяц под косой блестит, а сама сияет как медный таз.

— Чему рада? — спрашивает её Коршун-чародей.

— Жилплощадь во дворце освободилась. Царицу-то в бочку засмолили.

— Это какую ж царицу?

— Да Салтанову жену, свекруху мою, блин!

Вышел князь Гвидон с луком, увидел Коршуна-чародея, да и продал ему весь свой лук. Только взял за килограмм вдвое дороже, чем обычно.

Потому что этот Коршун был злой и нехороший, так ему и надо!

У царевны — Лебедь звезда горела во лбу, а у сватьи бабы-Бабарихи — под глазом.

Влетел князь Гвидон в окошко, но ткачиха с поварихой прыснули на него «Райдом» — тут и сказке конец.

И очутилися на бреге 33 богатыря.

— Опять в моих территориальных водах браконьерили, — рассудил Гвидон, разглядывая облепившую их горящую на солнце чешую.

Пушки с берега палят.

А корабли не пристают, даже близко не подходят. Купцы что ж, дураки разве под перекрёстный огонь-то лезть!?

Посмотрел князь Гвидон на царевну-Лебедь. Издалека и не поймёшь: месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит…

— Ч-чёрт, — прищурился Гвидон, — не разберу. Перхоть, что ли?..

Сидит князь Гвидон с царевной-Лебедь во дворце, чай пьют. Вдруг вбегает Салтан: — Хватит чаи гонять, к царевне-Лебедь заморский визажист приехал, имидж ей создавать станет!

— Визажист? — удивился Гвидон. — А как фамилия? — Врубель.

И вот очутились на шумном бреге 33 богатыря с дядькой Черномором, Али-Баба и 40 разбойников, 3мушкетёра, Белоснежка и 7 гномов и ещё масса всякого разного народа. Хороши пляжи на острове Буяне!

«КОНЁК-ГОРБУНОК»

Собрал отец сыновей:

— Поезжайте-ка на чемпионат мира, дети мои. Ты, старший сын, работаешь в голландской фирме — вот тебе коньки нидерландского лицензионного производства. Ты, средний сынок, устроился в совместную российско-японскую фирму — получи коньки японские. А тебе, Иван, инженер ты наш завода скобяных изделий, достаются самые дорогие — по себестоимости, разумеется — отечественного производства коньки-горбунки!

.. И спросил Иван-дурак:

— Правда ль, батюшко, что перо жарптицыно огнём сверкает?

— Правда. И перо, и вся птица! — ответил батюшко своим языком-горбунком. — Да там у 4-го блока АЭС всё подряд светится!

Были у старших сыновей лексусы и тойоты, а у Ивана — запорожец-горбунок. Но бегал горбунок быстрее всех, потому что крутой Иван Иваныч в него движок с болида «Формулы-1» забуздукал.

У Гельмута Коля был в политике любимый конёк. И звали его Горбачёк.

— Идите, день и ночь сторожите рожь мою, а за то получите редкостное перо Жар-птицы!

Вот братовьё и радо стараться. День и ночь бдят, но вот чего с пером делать — ума не приложат.

Старший заслужил одно перо, у среднего брата их набралось два, а у Ивана-дурака — так целых три!

Стали братья делить наследство своего хромого и одноглазого отца. Ивана сразу оттёрли, мы, мол, сказку-то знаем, читали! Нас, дескать, не проведёшь!

И вот старшему брату — кривому и горбатому — достался хромой кособокий конь. Средний — рябой щербатый однорукий заика — отхряпал себе беззубого, кривого и падучего конягу. А уж младшему они оставили самого обычного ничем не приметного орловского рысака.

— Бедняга… — говорили о нём братья.

Писатель Ершов любил лечить животных. И про него Чуковский написал сказку «Доктор Айболит». Только вот лошадок с остеохондрозом и грыжами позвоночника писатель Ершов лечить не умел. И, чтобы тем было не обидно, добрый Ершов сам написал про них сказку «Конёк-горбунок».

Сел Иван на Конька-горбунка, тот разбежался, прыгнул — высоко-высоко, к самому окошку принцессиного терема. Ан поздно: там уж давно сидит Сергей Бубка со своим шестом.

Повадился, значить, кто-то царскую рожь воровать.

И пашеничку. И нефть. И иллюминий. И осетровую визигу. И военныя технологии.

Посмотрел царь — а это новый русский. Цепь на нём как жар горит. Важная птица!

…И был у Карпова король. А у Каспарова — конёк, по манере хода — горбунок. Пошёл конёк на поле А-3. И получил Каспаров за турнир Жар-Птицу.

Нырнул Иван по велению царя в кипящий котёл. И вылез оттуда молодец-молодцом. Царь подивился, позавидовал, бух в котёл — там и сварился. — Комет, — пояснила царица зрителям. — Он и микробов убивает!

«ПО ЩУЧЬЕМУ ВЕЛЕНИЮ»

Поймал Емеля Щуку. Та трепыхается, пасть раскрывает, а о чём вещает — не слыхать. Прямо как рыба какая-то!

— Ультразвук, однако… — с разочарованием подумал Емеля.

— Что, Емелюшка, не весел? — спросила Щука.

— Да вот… Батька для лошадей новую упряжь затеял, велел мне хомуты вертеть да дуги гнуть. А неохота.

— Не печалуйся. Сейчас я велю — и всё само свернётся-согнётся.

— Само?! Ну, ты и загнула!

Спросили Емелю, как же смог он царевну-Несмеяну уговорить выйти за него замуж. — А я её прищучил! — ответил Емеля.

…Ох и дивится народ: лежит Емелька на печи, мчится печь по дороге. Говорит народ:

— Не иначе как на воздушной подушке!

Пришёл Емеля к царевне-Несмеяне и говорит:

— Ты, конечно, будешь смеяться, но я хочу на тебе жениться.

Так и рассмешил, как царь велел.

Воевода увидел, как топор сам рубит дрова, а потом поленья тоже сами в сани летят, и завистливо охнул:

— Чурбаки-то самонаводящиеся! С разделяющимися головками!

Зачерпнул Емеля ведром воду из проруби — а ведро полно мазута. Зачерпнул ещё — полное ведро мусора. Ещё зачерпнул — а там Щука. И молвит она чего-то взволнованное человечьим голосом:

— Да ты разговариваешь?! — обомлел Емеля.

— Ещё не то отчубучишь при такой-то экологии!

И вот лежит Емеля на печи:

— А ну, дрова, укладывайтесь в сани сами!

Подошла бабушка, одеялко поправила:

— Эх-ма, касатик, обратно обкурился!..

Едет Емеля на печи, а все ему дорогу уступают. Потому что нарисовал он угольком на побелке эмблему «Мерседеса».

Подошёл Емеля к проруби, чтобы Щуку поймать. Глядь — а в проруби Ю.М. Лужков Всероссийский день здоровья открывает.

Вытащил, стало быть, Емеля из проруби Щуку — огро-омную, зубастую! Щука и молвит ему человеческим голосом:

— Так и быть, отпущу я тебя, Емеля, только заплати мне откат.