Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

Холод пытается залезть под телогрейку, но там броня — флотский тельник. Армия за плечами, в желудке булькает портвейн, я — мужик, уже доплачивают за непрерывный стаж. Мать ставит в пример женившихся друзей, напевает про какую-то Галю из третьего подъезда. Еще пару раз напиться в день рождения — и разменяю четвертак.

Когда-то юношеская фантазия рисовала радужные перспективы, казалось, жизнь готовит массу сюрпризов. Собственные стихи, написанные под влиянием творчества отечественных рокеров, казались гениальными. Казалось, мой путь непременно ведет к славе. Однако ступить на этот путь, определить вид творчества, в котором собирался преуспеть, так и не успел. Пробовал сочинять песни, осваивал гитарные аккорды, но грянули трубы военного оркестра, и я ушел защищать Отечество.

Армия сильно приземлила, творческие порывы во мне иссякли. Мать наивно предполагала, что армия сделает из меня человека — распространенное женское заблуждение. Отцы-командиры искоренили мою неокрепшую индивидуальность, и по возвращении я не испытывал и тени той окрыленности, которой грешил в подростковом возрасте.

Если раньше мать укоряла меня в ветрености и несерьезности, то теперь главным моим недостатком, по ее мнению, стало отсутствие интересов. По выходным я утыкаюсь в телевизор и сворачиваю головы пивным бутылкам. Бывает, накатит жалость к матери, и тогда я выношу мусор. Иногда захожу к друзьям — выпиваем. У них семьи, с ними все тяжелей общаться. До холодов застеклил балкон — сбылась давняя мечта матери. Еще из армии я привез ей большой пряник. Купил его, когда выходил в Туле за водкой. Это все, чем мне удалось порадовать ее за все время своего существования. Надо признать, что я не самый удачный ее проект. Она не вырезает мои фотографии из газет, не вынимает из ящика письма поклонниц, не протирает пыль с моих книг. Она выносит пустые бутылки и стирает промасленную спецовку и, наверное, плачет в подушку.

В одном из вагонов застрял надолго, его пригнали из отстойника, и он еще не отапливался. Винт на сломанном замке не поддался, я сорвал шлиц, пришлось срубать его зубилом. Замерзшие руки плохо слушались, и я случайно ударил молотком по руке. Матернувшись и поскакав от боли по тамбуру, я приложил к ране снег, и он красным ручейком потек в рукав. Придется принять наркоз.

В обед о портвейне даже речи нет, гоношим на водку. Практикант стартовал. Хлебаю суп из термоса, Егорыч режет сало. Студент прибыл. Вадим тоже участвует, он менял прокладку на фланцах и промок до нитки. В нашем цеху нельзя не пить — заболеешь! Не пьянства для, здоровья ради! Стакан ходит по кругу. Первый заход согревает желудок, после второго отходят закоченевшие конечности, после третьего тупеет боль в руке. Синхронно закуриваем.

— Два дня буду лежать, — строит Егорыч планы на выходные. — Куплю два флакона и спрячу.

— Зачем?

— Да моя же не даст отдохнуть по-человечески, из-за ста граммов весь день будет долдонить.

— Куда тебе пить-то?! — заступается за мать Вадим. — Здоровья совсем нет. И на мать не ори, я вон с Алькой по-нормальному, она мне слова поперек не скажет.

— Оно и видно, к отцу никогда не зайдешь, не опохмелишь.

Вадим не реагирует, знает, что бесполезно. Разговор поддерживает Юрка Собачкин:

— А моя меня вконец затрахала. У нее любимая передача "Спасите ремонт". Меня бы кто спас! Только полы новые настелил, она кабину душевую купила. У подруги усекла, тоже захотела. А мне трубы в ванной менять, все выходные раком по кафелю ползать. Загнусь я на хрен с ее причудами.

Горячий суп и водка начали работать на согревание организма. До конца обеда еще двадцать минут, откидываюсь на спинку стула, вытягиваю ноги. Сразу накатывается усталость, веки тяжелеют, я не борюсь со сном, расслабляю мышцы.

Слышу разговоры мужиков, стук доминошных костяшек, хриплые голоса диспетчеров, перебиваемые радиопомехами… Ржание лошадей, выстрелы, свист пуль. Погружаюсь в рваную, сюрреалистичную картинку. Поле, густые высокие травы, полоска леса на горизонте, и все это в стремительном движении. Полы шинели хлопают по крупу лошади, острые шпоры режут ей бока, поводья натянуты.

Щекой чувствую грубый ворот телогрейки, громкие голоса действительности не дают образам сновидения овладеть сознанием. Поднимаю тяжелую голову, обвожу помещение цеха мутным взглядом: без пяти час, на двадцать минут я вырвался из надоевшей действительности, и снова погоня. Почему меня все время преследуют во сне, от кого я убегаю, что со мной?

Сухость во рту делает пробуждение еще более мерзким, допиваю остывший чай, неохотно поднимаю тяжелый ящик с инструментом и отправляюсь встречать воркутинский поезд.

Снег поскрипывает под ногами, щетина покрывается инеем, мороз крепчает. Во время работы весь хмель выходит с потом, поэтому, несмотря на то, что мы с утра заливаемся, к вечеру находимся примерно в том же состоянии, что перед обедом. В четыре часа у нас сходка в цеху, цель — очередное поднятие тонуса. Мастера это дело пронюхали и все время отираются возле цехов. Но наши ребята проявляют чудеса конспирации и умудряются соображать в самых удаленных местах вагонного участка. К тому же мобильные телефоны, давно переставшие быть баловством преуспевших, стали общедоступным средством связи. А при наличии связи работягам не составляет труда собраться где-нибудь возле пивного ларька. Вот и сейчас за угольным складом мы бодрим организмы лучезарным напитком "Анапа".

Как всегда зимой, быстро темнеет, одиннадцатичасовой рабочий день уже не кажется таким длинным. Основная работа, по утренним нарядам, сделана, и теперь главное не попадаться на глаза мастеру, он всегда найдет работу. Но на морозе особо не поскрываешься, приходится самим идти сдаваться. По одному заходим в цех, завариваем чай. Кроме нас в цеху никого, и Егорыч озвучивает всеобщее опасение:

— Не нравится мне эта тишина, словно затишье перед бурей.

— Пойдем у электриков посидим, — предлагаю я, — у меня там кореша пушкинские.

— Нет, — отвергает мою идею несгибаемый Егорыч, — и там найдутся доброжелатели, сдадут как стеклотару.

Секундная стрелка часов каждым щелчком отрезает кусочки рабочего времени. Мы слюнявим фильтры сигарет, то и дело поглядывая на часы. За полтора часа можно много успеть, только рвись — не рвись, а больше не заплатят. Вот и сидим мы, три мужика, равнодушно наблюдая, как с каждой минутой идет на убыль наша жизнь. На сколько стаканов я сегодня укоротил свой путь? Заливаю розовый портвейн в глотку, надеясь приукрасить быт, подогнать время. "Уход от реальности" — фраза из лексикона врача-нарколога, а я бы назвал так фильм, снятый по мотивам моих снов. Только не уход, а бегство. В моих снах все на скоростях, бег с препятствиями, гонки по городским улицам, погони, и все с оглядкой назад. И никак мне