Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #10

Главным зачинщиком был Тарас, он удерживал всех, не давая сойти на полпути, он же и вёл почти все основные переговоры. В кабинеты, слепящие обилием полированных поверхностей, он всегда входил, держа в руке осколок, похожий на чёрный плавник акулы. Медленно подходил к столу, ожидая приглашения присесть, которое следовало через несколько минут

и то — не всегда. Потом Тарас неожиданно и каждый раз некстати — от полного дилетантства в подобных делах, но именно так бы и поступил любой опытный психолог — кидал осколок на блестящий лаком стол. Тот резво стукался о гладкую поверхность или, если на столе лежало стекло, падал со звоном и подъезжал, царапая стол, со скрежетом, к ошарашенному собеседнику.

… И только один из них не вздрогнул, не сморгнул даже. Вытянулся весь по неискоренимой привычке в струну и говорит:

— Узнал я, брат, тебя!

Тарас подумал: "Вот и этот туда же! "Друг", "брат" — чушь какая-

то… "

А седой "начальник начальника" осколок в руках подержал, посмотрел в растерянное лицо Тараса и сказал негромко:

— Я на войне сыном полка был. С сорок второго — и до конца… Так-то вот.

Потом встал, к окну подошёл, форточку открыл и молчал долго. Зарем-ба подумал, что сердце у него, наверное, заныло, спросил, не нужно ли секретаря позвать, таблеток каких-нибудь… Но тот, похоже не расслышал. Стоял, глядя, как синицы с воробьями яблочки-"китайки" делили. Наглые, шумные воробьи прогнали-таки более пугливых, скромных и более красивых синиц.

"Начальник начальника" вернулся к столу. Сел, вытянул перед собой руки, а затем сложил их, словно ученик на парту.

— Мало нас осталось, мало… — задумчиво произнёс он и покачал головой.

— У этих берёз уже одна смерть была — через расстрел, — продолжил бывший сын полка. — Они выжили и людей спасли. Деревья должны умирать стоя. Оставим им эту возможность. Пусть спокойно доживают свой век.

И он расписался на нескольких бумагах, принесённых Тарасом. Заремба уже уходил, когда его окликнули. Он застыл на пороге, сжимая в руках папку с документами и тяжёлый острый треугольник.

— Спасибо, что напомнил, — сказал ему "начальник начальника". — Я, видишь ли, давно чувствую себя Иваном-дураком, которому надобно пойти туда, не знамо куда, да принести то, не знаю что. Только Иван очурба-нился совсем, врос в избу и — ни с места. Пошёл бы, да не может, куда — не знает, за чем — не помнит. И просто — лень, как патока во рту, он её жуёт, жуёт и не понимает, что уже перетравился, и умирать пора, а он не жил совсем, кроме детства… И труха у ног его…

Долго ещё в морозные тёмные вечера, — когда шёл Тарас по длинной широкой дороге, возвращаясь домой, минуя заброшенные стройки и дикие садовые деревца, жмущиеся у чудовищных железных гаражей, вмёрзших наполовину в землю, мимо высоких снежных заносов, в недрах которых хранились рассыпающиеся автомобили, скрипя толстой подошвой сапога по перемешанному с битым стеклом снегу, задерживая дыхание около разворошённых гор мусора, — долго ещё слышались ему слова Главного Начальника, предупреждавшего его о неизбежной трухе. Вспоминал он очурбаненно-го Ивана и с робкой тоской заглядывал в весело освещённые окна жителей этой Земли. Когда-то он чуть ли не привык существовать так же. Тарас шёл и шёл, шёл и шёл, тупея… Шёл, давясь отравленной патокой…

Но однажды, поздно-поздно (но ведь лучше так, чем никогда), в особенно звёздную ночь, едва хватив всей грудью того редкостного воздуха, который бывает раз в сто лет, да и то лишь на один неопределённый миг, Тарас Заремба — Тарзан, с чёрным акульим плавником в кармане, — опьянел моментально и, не дойдя до дома всего пятидесяти шагов, навсегда ушёл по приоткрывшемуся ему, едва обозначенному, узкому пути, который…

Прямая речь строга, Прямая речь нежна, Как небо и река, И в поле тишина.

Твоя прямая речь, Как музыка, нужна, Чтоб прошлое беречь, Пока живу одна.

Хоть я тебе никто, Вне степени родства Опушкою густой Встают твои слова.

И лесом, и рекой, И облаком, и сном — Будь для меня, живой, Напевом о живом.

•к ~к ~к

МАРТЫНОВА (ДАНИЛОВА) Елизавета Сергеевна родилась в Саратове в 1978 году. Окончила Саратовский государственный университет. Кандидат филологических наук. Преподает литературу в саратовских вузах. Автор книг "Письма Другу" (2001), "На окраине века" (2006). Слушательница семинара А. Казинцева и С. Куняева на Форуме молодых писателей России.

Всё мне кажется: ты меня слышишь. А на самом-то деле — едва Пробирается по затишьям Ветер сонный, теряя слова.

Всё мне кажется: ты меня помнишь, Вспоминаешь хотя бы на миг, Если утром туманным проходишь По тропинке под галочий крик.

А на самом-то деле — всего-то Март сумбурный вступает в права, От мимоз и от птичьих полётов Закружилась моя голова.

Пусть свистят золотые стрижи В час, когда солнце падает в пропасть. Забывая привычную робость, Я прошу тебя: знаешь, скажи Что-нибудь. Ты ведь можешь любое Выбрать слово с мотивом родным, С непонятною, сладкою болью, Золотое, как солнечный дым. Дым отечества. Сумрак вечерний. Сумасшествие ветра во тьме. Отзвук песен с их горечью верной — Всё в тебе, всё в тебе — и во мне.

Горяч лиловый цвет чертополоха.

А я стою и не смыкаю век.

Дорога тут спускается полого,

И дышит холм, как спящий человек.

Заговорю — и ветер нагородит

С три короба шалфея и гвоздик,

Я затеряюсь в травяном народе,

Немой цветок в глаза мне поглядит.

И если есть здесь выход в мир умерших,

Где облако касалось ковыля,

То разговор безмолвен и безгрешен,

Как тишиной проросшая земля.

Так время тёмное шумит, Напоминая шёпот крови, Когда Вселенная вся спит, Влюблённых и безумных кроме. В звенящий час растёт трава, На шатком воздухе качаясь, И не помогут мне слова, Когда прильну я к ней, отчаясь

Мгновение остановить И голос к тишине прибавить…Есть ветер, чтобы вольных славить. Есть вера, чтоб её хранить.

Ни поле рассказать, ни подарить Москву, А только то, что вижу наяву: Окно пустое в синеватых звёздах, Да пустыря окраинного тишь — Могу тебе отдать, пока ты говоришь, Пока я слушаю, пока есть сердцу роздых От будничной привычной суеты, От праздничного шума городского. Здесь только ясень смотрит с высоты Да тонкий огонёк туманом скован. И кажется, что ночи нет конца, Что нет конца божественной печали, Когда на низком небе нет лица, Когда родные звёзды отмерцали.