Юрий Мухин - По повестке и по призыву . Некадровые солдаты ВОВ

Уточнив по карте свое местоположение и положение противника, я подключил телефон, связался с командиром дивизии и вызвал огонь на себя. Иного решения я не видел, фашисты находились не более чем в 100 метрах от нас, правда, они как бы прижимались к лесу, так что какое-то свободное пространство между нами все-таки оставалось.

Комдив сначала не поверил мне, он считал, что фашистов поблизости вообще нет, а оказалось, что они под самым носом и их довольно много. С целью проверки информации Перевозников направил к нам своего заместителя по строевой части полковника Логвиненко. Логвинен-ко оценил обстановку и подтвердил принятое мной решение: «Огонь на себя!»

Как раз в это время из-за кустов на дорогу стали выходить первые подразделения 13-го стрелкового полка. Они тоже двигались без охранения. В колонне шум и чувство полнейшей безопасности. Я бросился к командиру полка Коженкову: «На склоне холма-фашисты, развернуть полк для атаки, наша артиллерия сейчас откроет огонь!» Так как я с Коженковым был хорошо знаком, он тут же, без лишних вопросов, подал команду: «К бою!» Едва только батальоны успели развернуться в боевые порядки, как раздались первые залпы. Наша артиллерия стреляла выше всяких похвал, снаряды ложились в самой гуще вражеского стана. Через несколько минут все было кончено, враг понес огромные потери убитыми и ранеными, мы взяли много пленных. Спастись удалось лишь единицам.13-й полк потерь не имел, а сунься он на поле на виду противника, дорого бы обошлось нам взятие деревеньки Ивани-Спильва. Фактически деревня была взята, лишь когда полк вошел в нее после этой передряги.

За этот боевой эпизод мне была вручена первая награда, орден Красной Звезды.

Не во всякой освобожденной латышской деревне нас встречали восторженно. Бывало, что даже отказывались продавать молоко. Обычно такие «бедняки», имеющие по 8-10 коров, отговаривались, мол, идите на соседний хутор к такому-то, у него коров больше. Кулаки сильно переживали из-за того, что их благодетели, фашисты, бежали, оставив их Советской власти.

В богатых поместьях, если рядом не было реки, воду брали из колодцев. В тех случаях, когда хозяева открыто демонстрировали свою неприязнь к нам, приходилось заставлять их пробовать воду из колодца, ведь вода могла быть отравленной.

Но были и другие латыши. Они предупреждали нас, чтобы мы вели себя осторожнее и избегали контактов с местными дамами известного поведения. Оказывается, фашисты, «приобщая латышей к цивилизации», наградили некоторых женщин венерическими болезнями.

Сломив упорное сопротивление противника у Ивани-Спильва, мы быстро пошли вперед. Встречая незначительное сопротивление, дивизия стремительно продвигалась к Риге. Не доходя 20 км до столицы Латвии (она была освобождена 15 октября без нашего участия) дивизия повернула в направлении г. Тукумс. Здесь мы встретили упорное сопротивление врага, который занимал выгодные позиции для обороны. Фашисты оборудовали оборонительный рубеж по гребню гор, покрытых лесом, подходы к горам прикрывало болото шириной до 4 км. Условий для наступления не было. Забегая вперед, скажу, что рубеж Тукумс — Либава немцы удерживали в тылу наших войск до дня капитуляции фашистской Германии.

6 ноября нашу дивизию сняли с переднего края и отвели в тыл. По приказу командующего 42-й армией началось ее переформирование. Связано оно было с тем, что 2-я стрелковая дивизия изымалась из состава армии. Собственно, это было даже не переформирование, а форменное раздевание — в полках и батальонах оставили лишь штабы, а личный состав, до командиров рот включительно, передавался в другие части армии. Из специализированных подразделений: связисты, саперы и разведчики — изымалось 60 % рядового и сержантского состава.

Раздевание дивизии было самым удручающим моментом за все время ее существования. Командиры рот и взводов просили меня лично назначать людей на отчисление, но я не мог этого сделать по той простой причине, что командир взвода лучше меня знал личные и боевые качества каждого бойца. В то же время для самих командиров отдавать своих людей было все равно что резать по живому.

Начальник штаба 192-го батальона связи Дзыба А.К. купил у латыша барана и устроил прощание со своим бывшим взводом. А командир дивизии Перевозников М.И. при прощании с разведчиками прослезился.

В таком общипанном виде 2-ю стрелковую дивизию перебросили в Польшу. Новое командование обратило внимание на этот возмутительный факт. Из Москвы прибыла комиссия для его расследования, однако результаты этого расследования мне неизвестны.

В начале декабря 1944 г. 2-я стрелковая дивизия прибыла в Польшу и была сосредоточена в районе г. Белосток. Как выяснилось позже, в этом районе Польши проживало много бывших белогвардейских офицеров, бежавших из России в 1918–1920 гг.

Дивизия вошла в состав 81-го стрелкового корпуса (командующий генерал-лейтенант Захаров), 50-й армии (командующий генерал-лейтенант Озеров Ф. П.), 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского К. К. Кроме нашей дивизии в состав корпуса входили 307-я и 343-я стрелковые дивизии.

Началось комплектование дивизии личным составом, оружием и техникой. Личный состав пополнялся в основном 17-летними призывниками, эти молодые необстрелянные юнцы в военной форме вызывали жалость. Частично поступили молдаване, ранее служившие в румынской армии. Сразу же начались занятия по боевой и политической подготовке.

Из поступившей техники новинкой были телефонные аппараты ТАИ-43. Они были гораздо лучше по слышимости, чем американские в кожаных футлярах и немецкие в пластмассовых футлярах, но сильно проигрывали внешне. Наши аппараты поступали в еловых ящиках, слегка окрашенных в зеленый цвет. Война, ничего не скажешь.

Батальон связи разместился в небольшой польской деревеньке, жителей которой пришлось временно уплотнить. Однако никакой неприязни или недоброжелательства со стороны жителей не было. Очень много сделал для нас солтус (старшина или председатель сельсовета), вот жаль, забылась его фамилия.

По прибытии в деревню первой нашей заботой стало сооружение бани. В деревне бань не было, местное население мылось дома в больших деревянных лоханях. Нам такое мытье не подходило, поэтому пришлось для бани рубить сосновый лес, росший недалеко от деревни. Узнав о наших планах, поляки забеспокоились. Оказывается, то был панский лес и, если пан вернется, то он взыщет с нас его стоимость. Но мы не нуждались в согласии пана, а жителям было сказано, что этот лес теперь не панский, а крестьянский, и пана здесь больше не будет. Эти заявления встречались благосклонно, но все же вера во всемогущество пана не могла так быстро уйти, ведь веками сидели на шее крестьян эти паны.