Журнал Знамя - Знамя Журнал 8 (2008)

Завернув за угол, я увидел такой же коридор, а в нем - еще один штабель, теперь уже без брезента. Голоса сделались громче, а вскоре показались и их обладатели: один мелкий и худосочный, с венчающим редкую шевелюру хохолком, другой - массивный и чернобородый, в расстегнутом сером халате. Парочка сидела за столом, на котором стояла водка (как ни удивительно) и какая-то простецкая закуска.

- Плитку укладывать хочешь? - спросил обладатель хохолка. - Извини, набрали уже орлов… Приходи через месяц, когда будем ограду подновлять.

Я смущенно забормотал, дескать, работа не нужна, а вот кагор… Выслушав меня, собеседники переглянулись.

- Два фургона, говоришь? Да куда ж нам столько, родное сердце? Разве мы столько выпьем?

Мужик с хохолком цепко меня оглядывал, будто обшаривал карманы.

- Можно впрок купить… - неуверенно сказал я. - Впереди ведь еще Пасха, ну и так далее…

- Конечно, родной, конечно… И Пасха, и Троица, и Успение Богородицы… Сам-то крещеный?

- Ну.. да… В детстве крестили.

- В детстве - это хорошо. В детстве мы эти… агнцы, да, Кирилл?

- В детстве - все агнцы, зато потом…

Толстый Кирилл, кажется, имел в виду меня, дескать, из безвинной овцы некоторые потом превращаются в живоглотов.

- Так как, берете? Я видел в коридоре пустые бутылки, там под брезентом один опорожненный фургон уж точно стоит.

Хохолок удивленно закачался влево-вправо.

- А ты хват - разглядел, чего хотел! Ну, ладно, если ты такой умный, то вспомни, что написано на бутылках?

- Написано: “Кагор”.

- А еще что?

- Ну, “Чумай”…

- Вот! Мы молдавский кагор покупаем, ясно тебе?

- Краснодарский лучше! - убежденно сказал я.

- Зато молдавский дешевле.

- Это как-то непатриотично… - проговорил я после паузы. - У нас с Молдавией трения, приднестровский конфликт, а вы в это время…

- Ну, ты загнул! Выгода - она границ и конфликтов не знает. Нам выгодно это, понимаешь? А с тобой связываться - невыгодно!

Я помолчал, потом сказал:

- А маятник Фуко вешать не пробовали?

Парочка опять переглянулась.

- Что за маятник, родной? - спросил хохолок с подозрением.

- Его подвешивают за верх церковного купола, чтобы вращение Земли демонстрировать. Если деньги за это брать, тоже выгоду можно поиметь.

Повисло нехорошее молчание.

- А ты, однако, безбожник… - произнес Кирилл и, выпрямившись, уперся головой в подвальный свод. - А с безбожниками у нас разговор короткий…

- Сами хороши! - огрызнулся я, ретируясь. - Сейчас пост, между прочим, а вы тут водяру трескаете!

Я не стал огорчать Мосину неудачей, решил, что сделаю это после пресс-конференции.

Мероприятие проходило в малом зале Дома журналистов. Ища место, я здоровался со знакомыми, то и дело слыша: сколько лет, сколько зим! Ты куда пропал, а? Мы уже решили: ты умер… “Не дождетесь”, - думал я, придерживая сумку с бутылками.

На сцене восседал вальяжный чернобородый человек, он что-то быстро говорил по-итальянски, а сидевшая рядом дама с короткой стрижкой (надо полагать, Костюкович) переводила. В первом ряду я заметил Дятлова, однако там мест не было.

- Ну? - саркастически спросил один из знакомых, свободный философ по фамилии Брандт. - Тоже пришел отметиться? Тогда садись, приобщись к дискурсу этого профессора.

- Почему профессора? - я присел на уступленный кусочек стула. - Он вроде как писатель.

- Нет, он именно профессор! Все, что он пишет, - это же университетская лекция, закрученная в детективный сюжет!

Брандт был фигурой гомерической, и предметы поклонения у него были такие же. Ницше, Селин, Чарльз Буковски - все, кто идет перпендикулярно толпе, превозносились Брандтом, остальных же он в упор не видел.

- Собрались, смотрите на них! - Брандт саркастически кривил рот, озирая сообщество. - Дескать, мы тоже участники европейской интеллектуальной жизни! Тоже не лаптем щи хлебаем!

Публика в зале и впрямь напоминала неофитов, приобщавшихся к таинству, которое ожидалось в течение всей жизни. Те же, кому удалось усесться на сцене и составить что-то вроде президиума, вообще парили в облацех, их лица без всякого преувеличения сияли.

Эко вел себя свободно, много шутил, возвышаясь на высоком подиуме, как римский бог, изволивший посетить гиперборейскую страну. Гиперборейцы, напротив, своей неестественностью и суетливостью демонстрировали безнадежный провинциализм.

Брандт толкнул меня в бок.

- А Дятел-то - глянь: никак вопрос задать решил!

Вскочивший в первом ряду библиофил что-то прокричал, получив краткий шутливый ответ. Дятлов захлопал в ладоши, приглашая зал присоединиться, а Брандт закатил глаза в потолок.

- Нет, ну что за низкопоклонство?! - он раскрыл газету. - Ты лучше посмотри, что пишут про твоего любимого Эко!

- С чего ты взял, что он у меня любимый? Он у Дятлова любимый.

- Ну, с Дятла чего возьмешь? Дятел - он же и в Африке, как говорится… Короче, слушай. “Когда этот человек объявляет, что заканчивает новый роман, издательские машины по всему миру приходят в движение. Литературные агенты начинают бороться за права на переводы и издания. Новый роман этого маэстро интеллектуальной интриги подобен камню, который обрушивает лавину…” Тьфу!

- Ну, положим, я бы тоже не отказался, чтобы издательские машины скрипели и литагенты шустрили, когда я заканчиваю что-то писать. Но ведь не скрипят, увы.

Моей ошибкой было то, что я втиснул между собой и Брандтом сумку. Тонкий кожзаменитель не мог скрыть лежащих в ней сосудов, и приятель, поерзав, спросил: что, мол, там?

- Кагор… - вздохнул я.

- Ну, даешь! Ты бы еще шампанского притащил, чтоб отметить приезд этого макаронника! Ладно, здесь есть одно укромное место, в курилке. Пойдем, раздавим твой кагор…

Говорить про образцы продукции было бессмысленно. Оставалась робкая надежда, что церковное винище Брандту придется не по вкусу и хотя бы одна бутылка уцелеет. Увы, аппетиты на спиртное у Брандта были тоже гомерические: два кагора пролетели мелкими пташками.

- Идем продолжать в “Борей”, - сказал Брандт.

Я не возражал, философски решив: книжку все равно не купил, автограф не светит, а тогда - почему не выпить? Мы продолжили в подвале “Борея” водкой, потом забежали в актерское кафе заполировать выпитое пивком. Коктейль крепко шибанул в голову, мы шатались, идя по вечерней улице, и спорили, перескакивая с пятое на десятое. Как всегда, Брандта понесло в сторону своих “перпендикулярных” любимцев, о них он мог болтать хоть до утра.

Вскоре мы оказались возле цирка, встав рядом с афишей. А Ницше?! А тварь дрожащая?! Нет, при чем здесь тварь?! А вот при том! С афиши идиотически улыбались два клоуна, мы тоже чем-то напоминали идиотов. Я вдруг увидел нас со стороны: двое в соплю пьяных людей выкрикивают непонятные слова, и если бы нас кто услышал…