Татьяна Миронова - Из-под лжи

Но главное, что придумали себе в оправдание заговорщики, и Данилов в том числе, стремясь подчеркнуть официальный характер происшедшего, а не насильственное закулисное выкручивание рук Императору, – ложь о том, что Государем был составлен и подписан Манифест об отречении от Престола.

История с так называемым Манифестом об отречении Государя Николая II крайне запутана всеми свидетелями этого страшного для России события именно потому, что все они соучастны в клятвопреступлении, в насильственном сведении Императора с Трона. Пленившим Государя во Пскове изменникам-генералам и думским масонам нужно было добиться от Царя именно манифеста об отречении, чтобы создать видимость добровольной сдачи страны революционерам. Причем манифест задумывался заговорщиками с передачей власти наследнику – маленькому Алексею Николаевичу, которого легко потом устранить, заменить, наконец, уморить, сославшись на неизлечимую болезнь ребенка. Николаю Александровичу была памятна судьба царевича Димитрия, якобы наткнувшегося на нож в припадке болезни. Государь ломает масонский "сценарий" переворота, заявив о передаче Престола брату Михаилу. Государь намеренно поступает противозаконно, имитируя передачу Царской власти, минуя законного Наследника. Он легко соглашается подписать незаконный документ, который все "свидетели отречения" называют "Манифестом", но который на самом деле представляет собой телеграмму в Ставку единственному адресату – генералу Алексееву. Текст этой телеграммы под видом Манифеста торжествующий Алексеев спешно разослал в войска, и трагедия Армии в том, что она не услышала призыва Государя к войскам – спасти Трон.

Что данная телеграмма Алексееву не является Манифестом об отречении, сразу бросается в глаза. В ней отсутствует целый ряд полагающихся Манифесту формальных признаков. Вот как, к примеру, был оформлен Высочайший Манифест об объявлении войны Германии: вступление: "Божиею Милостию, Мы, Николай II, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем верным Нашим подданным…" – далее следует текст Манифеста, и заключение: "Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же нашего в двадцатое". В телеграмме отсутствует формальная контрассигнация, необходимая для манифеста: "На подлинном Собственною Его Императорского Величества Рукою подписано: НИКОЛАЙ". Даже сама подпись Государя на телеграмме, выдаваемой за Манифест об отречении, сделана карандашом, хотя и залакирована верниром, но не по форме удостоверена министром Двора Фредериксом, причем эта подпись графа Фредерикса на документе почему-то не сохранилась.

Подлинный Манифест мог вступить в силу только после его опубликования в соответствующем виде и в официальной печати. Понимая это, генерал Рузский до приезда Гучкова и Шульгина на вопрос Фредерикса, как оформить детали, связанные с актом отречения, ответил, что "присутствующие в этом некомпетентны, что лучше всего Государю ехать в Царское Село и там все оформить со сведущими лицами" (13, с. 199). Однако уже Гучков настоял на немедленном подписании Отречения, словно не замечая его незаконной формы – плотный телеграфный бланк со странным для всенародного обращения покидающего Трон Императора адресом: "Ставка. Начальнику Штаба". Изменники торопились, до Царского Села далеко, там, глядишь, сыщутся верные Царю генералы, офицеры и войска, ведь признавали потом, после большевистского переворота, генералы-клятвопреступники: "Враги Рузского говорят, что он должен был… указать Родзянке, что он изменник, и двинуться вооруженной силой подавить бунт. Это, как мы теперь знаем, несомненно бы удалось, ибо гарнизон Петрограда был не способен к сопротивлению, Советы были еще слабы, а прочных войск с фронтов можно было взять достаточно" (14, с. 158-159). Торопясь, хватают Гучков с Шульгиным телеграфный бланк, оставив дубликат – такой же бланк с таким же текстом – на хранение Рузскому, и мчатся в Петроград – объявлять о своей победе.

Словом, так называемое "отречение" Николая Второго – незаконный документ, намеренно составленный Императором с нарушением законов и по содержанию, и по форме. И многочисленные свидетельства о его законности и о добровольном сложении Государем Николаем Александровичем своих Царских полномочий есть сознательная фальсификация истории нарушившими долг и Присягу участниками событий.

Вот почему генерал Данилов упорно твердит о двух экземплярах именно манифеста! Ему очень нужно создать эту легенду о Манифесте, чтобы все, что натворили Рузский и Гучков, он и Шульгин, имело бы хоть малую видимость законности. Уже 2 марта 1917 года Данилова очень тревожила "юридическая неправильность" содеянного: "Не вызовет ли отречение в пользу Михаила Александровича впоследствии крупных осложнений ввиду того, что такой порядок не предусмотрен законом о престолонаследии?" (15, с. 183). Дальнейший сценарий гибели Трона при передаче его Наследнику Алексею Николаевичу был четко прорисован В.В.Шульгиным, еще одним преступным организатором трагедии под названием "отречение": "Если придется отрекаться и следующему, то ведь Михаил может отречься от престола… Но малолетний наследник не может отречься – его отречение недействительно. И тогда что они сделают, эти вооруженные грузовики, движущиеся по всем дорогам? Наверное, и в Царское Село летят, проклятые… И сделались у меня: "Мальчики кровавые в глазах" (15, с. 183). Вот что замышлялось революционерами, вот от чего спасал своего Сына и Трон Государь. Недаром Императрица Александра Федоровна безоговорочно приняла такое решение мужа: "Я вполне понимаю твой поступок… Я знаю, что ты не мог подписать противного тому, в чем ты клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов и, клянусь жизнью, мы увидим тебя снова на твоем Престоле, вознесенным обратно твоим народом и войсками во славу твоего Царства. Ты спас царство твоего сына и страну, и свою святую чистоту, и… ты будешь коронован Самим Богом на этой земле, в своей стране" (16, с.659).

Недаром и Керенский, и Милюков, и Родзянко были так огорошены неожиданным текстом Царской телеграммы в Ставку и постарались спрятать ее, не объявлять, не публиковать, пока не получат "отречение" от великого князя Михаила Александровича. Милюков говорил: "Не объявляйте Манифеста… Произошли серьезные изменения… Нам передали текст… Этот текст совершенно не удовлетворяет…" (15, с. 265). А вот свидетельство о том же генерала Вильчковского: "В пятом часу утра Родзянко и князь Львов вызвали к аппарату Рузского и объявили ему, что нельзя опубликовывать Манифеста об отречении в пользу великого князя Михаила Александровича, пока они это не разрешат сделать… для успокоения России царствование Михаила Александровича "абсолютно неприемлемо" (14, с. 164).