Алексей Цветков - Антология современного анархизма и левого радикализма

Нельзя сказать, чтобы это совсем не несло в себе риска для системы. Бесконечные карикатуры на святая святых революционных идеалов могут набить оскомину. Революционные идеалы могут возродиться через очищение как реакция на всеобщую проституцию. Не бывает утраченных аллюзий.

Новая волна бунта ведет к сплочению молодежи, оставшейся в стороне от политических движений современности, как правых, так и левых, или тех, кто вышел из них из-за вполне простительных разногласий с ними или остракизма с их стороны. Все течения сходятся в общем потоке нигилизма. Однако единственно важное лежит за пределами всей этой сумятицы. Повседневная революция станет уделом тех, кто в той или иной степени способен распознать зерна полной самореализации, собранные из самых разных идеологий, тех, кто постепенно перестанет поддаваться на различные мистификации или, наоборот, мистифицировать других.

Если дух бунтарства и существовал когда-либо в рамках христианства, я сомневаюсь, что человек, называющий себя христианином, способен понять его. Такие люди не имеют ни права, ни способности наследовать еретические традиции. Сегодня ереси невозможны. Язык теологии, в терминах которого выражены устремления многих мятежей прошлого, был всего лишь приметой времени; другого языка тогда просто не было. Нельзя сказать, чтобы перевод представлял какие-то трудности. Оставляя в стороне время, в котором я живу, и те объективные знания, которые я могу получить благодаря этому, вряд ли я мог бы сегодня сказать лучше, чем Братство Свободного Духа в тринадцатом веке: «Человек может настолько слиться с Богом, что чего бы он ни делал, он не согрешит. Я часть свободной Природы, и я удовлетворяю все мои природные желания. Свободный человек абсолютно прав, делая все, что приносит ему удовольствие. Пусть лучше весь мир разлетится на куски, чем свободный человек воздержится от любого действия, на которое подвигает его Природа». Остается также только восхищаться словами Иоганна Хартмана: «Истинно свободный человек есть бог и господин всех тварей. Все принадлежит ему, и он имеет право пользоваться всем, чем только пожелает. И если кто-либо попытается ему помешать, свободный человек имеет право убить его и завладеть его имуществом». Примерно так же считал Джон из Брюнна, который оправдывал свои мошенничества, кражи и вооруженные грабежи, заявляя: «Все вещи, созданные Богом, являются общей собственностью. Чего бы ни увидел глаз, руке позволено хватать». Опять же вспомним арнольдиан, утверждавших, что они просто не способны совершить грех, что бы они ни делали, настолько они чисты. (1157). Подобные алмазы Христианского духа всегда были слишком яркими для подслеповатых глаз христиан. Великую еретическую традицию можно распознать пусть и не очень четко, но со всем присущим ей достоинством, и в действиях Пауэлса, подложившего бомбу в церковь Святой Мадлены (15 марта 1894 г.), и даже в действиях молодого Роберта Бюргера, перерезавшего горло священнику (11 августа 1963 г.). Последние из последних вероятные примеры священников, пытающихся спасти что-то истинное из революционного наследия христианства, видны в действиях Меслие и Жака Руа, вдохновляющих погромы и мятежи. Однако нет надежды, что сегодняшние сектанты от экуменизма способны это понять. Они действуют как из Москвы, так и из Рима, и их евангелисты в той же мере отребье кибернетического века, как и креатуры Opus Dei. С таким новым духовенством новые трансцендентные ереси без труда получат благословение.

Никто не может отрицать огромное влияние, которое оказывает либерализм на распространение жажды свободы во всех уголках света. Свобода печати, свобода мысли, свобода творчества — если все их «свободы» не имеют других достоинств, то, по крайней мере, они возвышаются монументами, олицетворяющими лживость либерализма. Воистину, какая выразительная эпитафия: «Свобода была заключена под стражу во имя самой свободы!» В либеральной системе свобода индивидуумов уничтожена взаимной интерференцией: свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого. Те, кто не принимает этого основополагающего принципа, становятся жертвой оружия, те, кто принимает, становятся жертвой правосудия. Никто не марает рук: кнопка нажата, гильотина полиции и государственного насилия приведена в действие. Вот уж воистину процветающий бизнес. Государство — это нечистая совесть либералов, инструмент необходимых репрессий, за которые они снимают с себя ответственность. А что касается повседневного бизнеса, то во имя свободы капиталистов ограничивается свобода рабочих. Однако тут на сцену выходит восставший против подобного лицемерия социалист. Что такое социализм? Это путь вывода либерализма из его противоречий. Однако фактически он и защищает, и одновременно порабощает свободу индивидуума. Социализм предлагает (и трудно представить себе более достойную цель) воспрепятствовать индивидуумам отрицать свободу друг друга посредством вмешательства общества. Но решение этой проблемы на практике приводит к иным результатам: вмешательство заменяется порабощением индивидуума. И что еще хуже — воля индивидуума ограничивается эталоном коллективной заурядности. Стоит, однако, отметить, что только сфера экономики находится под влиянием института социализма, и нельзя сказать, что оппортунизм, т.е. либерализм в повседневной жизни, полностью не совместим с бюрократическим планированием всех вышеупомянутых сфер деятельности, включая продвижение, борьбу за власть между лидерами и т.д. Таким образом, социализм, отказываясь от экономического соревнования и свободного предпринимательства, ограничивает действие вмешательства одним уровнем, заставляя народ потреблять Власть как единственную авторизованную форму свободы. Сторонники самоограничения свободы делятся на два лагеря: на тех, кто за либерализм в производстве, и тех, кто за либерализм в потреблении. Различия между ними существенны. Противоречие между радикализмом и его неприятием хорошо видно на примере двух; тезисов, занесенных в повестку дня дебатов Первого интернационала. В 1867 г. Шемаль напоминает своим слушателям, что «одна продукция должна обмениваться на другую равной ценности; обмен на продукцию меньшей ценности расценивается как обман, мошенничество, кража». По Шемалю, следовательно, проблема в том, как рационализировать обмен и сделать его справедливым. В этом смысле цель социализма в том, чтобы подкорректировать капитализм, придать ему человеческое лицо и, таким образом, лишить его своей хищнической сущности. А кому выгоден крах капитализма? Это мы знаем еще с 1867 года. Но тогда же был и другой взгляд на социализм, существовавший наравне с первым, его высказывал Варлен, будущий коммунар, на Женевском конгрессе того же самого Международного товарищества рабочих в 1866 году: «Свобода будет существовать, пока что-либо будет препятствовать самой занятости». Таким образом, свобода заперта в рамках социализма, и не может быть более безрассудного риска, чем попытка выпустить эту свободу на волю сегодня, не объявив при этом тотальную войну социализму. Стоит ли ставить под сомнение отступление социализма во всех его проявлениях от изначальной марксистской идеи? Советский Союз, Китай, Куба — чего они достигли в создании гармоничного человека? Материальная бедность, которая питала революционные устремления к трансцендентности и радикальным переменам, исчезла, но появилась другая бедность — бедность, порожденная отречением от идеи свободы и компромиссом. Отречение от бедности привело только к бедности отречения. Не это ли чувствовал и сам Маркс (видя, как его идеи, становясь модными, распадаются на фрагменты и приемлемые для переваривания куски), когда в свое время сказал: «Я не марксист». Даже ужасы фашизма выросли из воли к жизни, но воля к жизни обратилась вспять, против самой себя, как вросший ноготь. Воля к жизни превратилась в волю к власти, воля к власти превратилась в волю к пассивному повиновению, воля к пассивному повиновению превратилась в волю к смерти. При попадании в соответствующую среду допустимость дробления означает полное отречение. Давайте уничтожим фашизм, но пусть тот же пламень пожирающий истребит все идеологии с их лакеями в придачу.