Сергей Романовский - От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

Никогда на подобное не согласился бы Платонов, если бы случилось чудо и его «Котлован» или «Чевенгур» были бы напечатаны еще при жизни писателя; то же касается и М. Булгакова, который ни за какие блага не тронул бы своего «Мастера». И не они одни. То же касается Б. Пастернака, А. Ахматовой, Е. Замятина, А. Солженицына и еще очень и очень многих русских писателей.

Только такой писатель, как Фадеев, и мог посчитать указания партийных недоумков значимей своей творческой идеи. К сожалению, он работал именно так, шарахаясь и подстраиваясь. И никогда с первого выстрела не попадал в нужное партии «яблочко».

Летом 1948 г. засел за переработку «Молодой гвардии». Закончил в июне 1951 г. Переделывал, как видим, значительно дольше, чем писал начальный текст. Угодил. Но роман испортил. Из более или менее приличного произведения он превратил его в заурядное советское чтиво, стоящее в одном ряду с «Кавалером золотой звезды» (1947 г.) С. Бабаевского, с «Журбиными» (1952 г.) В. Кочетова и еще с множеством таких же «шедевров».

Свалив с себя груз «Молодой гвардии», Фадеев тут же (июль 1951 г.) засел за свой последний роман «Черная металлургия». В нем он сразу решил учесть все возможные потенциальные придирки критики. Заматерел.

… Решил, что возьмет всамделишний металлургический процесс электрической плавки, разузнает о новейших разработках, столкнет новаторов с рутинерами, и под руководством родной коммунистической партии инженер-новатор одержит победу. Это будет настоящий «индустриальный роман». Бестселлер.

Его он не закончил. Не успел. Л. Либединская рассказала, что когда после смерти писателя вывозили его архив, то одни черновики и заготовки к этому роману заняли «полгрузовика».

Да, роман Фадеев не закончил. Но и здесь умудрился вляпаться. Процесс электрической плавки он описал столь технически достоверно, что без труда специалисты могли разобраться, кто здесь новатор, а кто ретроград. Только оказалось (по жизни!) всё с точностью до наоборот. Кто в романе был прогрессистом, борцом за новое, на самом деле должен был называться рутинером. Так что «положительный герой» Фадеева опять сел в лужу. Первый раз по делу. Писатель вновь готов был взяться за переделку так и недописанного романа, он знал «как это сделать». Но… не успел.

Фадеев, что читатель уже понял, жил не столько в литературе, сколько при литературе. И болел долго и неизлечимо вековечной русской болезнью – пил. И еще он обладал, по словам Н. Ивановой, «изумительным чутьем» и чисто «звериной интуицией».

… Когда РАПП, где Фадеев был вторым человеком после Л. Авербаха, затеял в конце 20-х годов травлю Горького, навязав всем дискуссию: а пролетарский ли писатель Максим Горький?, то Фадеев от нее умело устранился. Но не потому, что увидел в этом какие-то принципиальные моменты, с какими он был несогласен. Нет! Он всего-навсего посчитал, что дискуссия начата не вовремя: Горького она не достанет, а РАППу принесет вред. И прав, как всегда, оказался. Ситуацию, что важно, он знать не мог, он ее обонял.

Был у Фадеева еще один уникальный дар, спасавший его в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Суть в следующем: уж коли ты в тоталитарном моновластном обществе решил сделать административную карьеру и не угодить под идеологическую гильотину, то ты должен при любых обстоятельствах не терять приязнь вождя. Ты можешь грешить, ошибаться, промахиваться мимо «линии», но симпатию Хозяина терять не должен. Потерял – значит пропал. Фадеев обладал этим редчайшим даром. Дарование это не сводилось к примитивному подхалимажу и лакейству. Таким было всё советское чиновничество и таких Сталин жестоко карал при первом же оступе. Фадеев же прослужил при Сталине столько лет, сколько тот был у власти.

На него писали. Доносили. А его не трогали. Ни разу. Сталин не давал. Они были прекрасной парой: Сталин изрекал, Фадеев тут же внедрял эти изречения в сознание пишущих. А это было в итоге сильней и действенней любой редакционной статьи «Правды», ибо газета та была способна лишь на однодневную правду, а книги, которые пишут писатели-холуи, – многолетнюю. Сталин это прекрасно понимал и ценил Фадеева.

И еще одним «нужным талантом» обладал Фадеев: он мог правдоподобно и с пафосом доказывать, что черное – это белое, и – наоборот. Притом не на бумаге, что было несложно, а с любой самой высокой трибуны. При этом тон его речи становился пронзительным, голубые глаза блестели, на скулах ходили красные желваки, он бил кулаком о трибуну и… нес откровенную чушь. При этом искренне в нее верил. А уж в зале: кто – как…

«Никогда еще не было таких прекрасных условий для поистине чудесного размаха творческой работы», – говорил Фадеев в конце 30-х годов, в самый разгар «большого террора». И глаз его при этом не моргал. А довольный товарищ Сталин лишь ус поглаживал…

Фадеева-писателя любили немногие, а к Фадееву-человеку те, кому доводилось с ним сталкиваться, относились с приязнью, многие – даже с уважением. Но если надо было чего-то от него добиться, требовалось ловить момент. Его ближайший друг Ю. Либединский вспоминал, что Фадеев, особенно в последние годы жизни, с трудом переносил долгое воздержание. Если оно по каким-либо причинам затягивалось, он становился вспыльчивым, раздражительным, «не выносил никакого противоречия, при споре лицо его мучительно краснело, дыхание становилось прерывистым», – в такие минуты лучше было держаться от него подальше.

Но когда к человеку приходила настоящая беда, Фадеев, если позволяли «обстоятельства» и если это было в его силах, всегда приходил на помощь. В годы сталинского террора он, само собой, выполнял всё, что от него требовалось. Но никогда, как вспоминают некоторые мемуаристы, он не давал и не мог давать «добро» на арест своих товарищей по Союзу писателей и не потому, что шел на сознательную конфронтацию с «органами». Причина в другом: уж коли эти самые «органы» решали арестовать кого-либо из писателей, то никакого согласия на это Фадеева им было не нужно.

Писал же «в инстанции» он много, и нередко это приносило пользу. Он помог в трудные для них годы Ю.Н. Либединскому, Л. Красавиной (товарищу Фадеева еще по Дальневосточному подполью), М.Б. Колосову, В.К. Кетлинской, А. Гидашу, Н.А. Заболоцкому, Ю.П. Герману, Е.А. Долматовскому, А.А. Ахматовой, Л.В. Соловьеву, О.Ф. Берггольц, Е. Таратуте, И. Макарьеву и еще очень и очень многим. Хотя самому Фадееву эта помощь приносила одни неприятности. Только в 1937 г. в партком Союза писателей поступило четыре письма-доноса, обвинявших Фадеева в помощи «врагам народа». Писали доносы и позднее. В 1943 г. они, наконец, сработали: Фадеева, что мы уже отметили, отстранили от всех должностей в аппарате Союза писателей.