Сергей Романовский - От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

Когда умер его кумир, Фадеев по полной программе вкусил оборотную сторону своей бездумной любви. Из лагерей возвращались сотни писателей, многие его товарищи еще по РАППу, шли к нему, смотрели ему в глаза и говорили с укоризной:

– Как ты мог, Саша?

А он пускал слезу, мчался домой и доставал графин…

После смерти Сталина Фадеев впервые решил высказаться о развитии советской литературы от своего имени, то есть словами писателя, а не литературного владыки.

В мае 1953 г. из больницы, где Фадеев в очередной раз лечил вконец разрушенную алкоголем печень, он пишет Алексею Суркову обстоятельное письмо. В нем он фактически отрекся от многих десятков своих бравурных речей и статей. Он писал Суркову, что за послевоенные годы советская литература достигла крайней степени упадка, немочи. «Советская литература, – писал Фадеев, – по своему идейно-художественному качеству, а в особенности по мастерству за последние 3-4 года не только не растет, а катастрофически катится вниз. Мало, очень мало явлений, которые можно было бы выдвинуть хотя бы как относительный образец».

Почему же такое случилось? Вот что самое интересное. Ибо все остальное – банальности, видимые каждому. Вот как отвечает на этот вопрос Фадеев: плохо, без души, формально руководили мы литературным процессом.

Да, Сталин умер, но в душе Фадеева оставался жить с постоянной пропиской. Фадеев даже в этом письме или боялся копать глубже, до правды, или сталинская система окончательно лишила его нормального зрения. Он так ничего и не понял, так и остался «при своих интересах».

А что же Алексей Сурков? Ничего. Он поступил так, как и просил его Фадеев: снял копию с фадеевского письма, написал «с подлинным верно» и доверительно сообщил: «Прошу извинить за грязный текст. Чтобы не разносить содержание письма по литературным коридорам, снимал копию лично» (И. Жуков).

Письмо ушло в ЦК, к секретарю ЦК КПСС П. Поспелову. Он доложил о письме Хрущеву * * Сурков был рад этой просьбе Фадеева: «довести до сведения», ибо сам Фадеев не мог – в больнице, а душу саднит: не терпится поделиться с партией. Потому рад, что всё равно, ведь, донес бы, а потом бы терзался, а тут с партийной прямотой… . А тот, как известно, сначала делал, потом думал. Так и здесь: скомандовал, чтобы поставили на место этого «очернителя и паникера». Поставили с помощью «правильно понимающих момент» А. Суркова, К. Симонова, Н. Тихонова.

Одним словом, «учить партию» Фадееву не позволили. Она руководила, руководит и будет руководить литературой. А как? У Фадеева она спрашивать об этом не будет.

Именно после этого письма Хрущев открыто невзлюбил Фадеева. Разбираться, вникать не стал. В 1956 г. на XX съезде КПСС Фадеева «ставил на место», правда как бы сожалея о своей роли, его бывший сочлен по РАППу М.А. Шолохов: «Фадеев оказался достаточно властолюбивым генсеком… Пятнадцать лет тянулась эта волынка. Общими усилиями мы похитили у Фадеева пятнадцать лучших творческих лет его жизни, а в результате не имеем ни генсека, ни писателя».

Бил Шолохов уже лежачего, ибо Фадеев уже давно был рядовым членом ССП. В 1954 г. на II съезде ССП Фадеева сняли со всех руководящих постов. Переживал он это «мучительно» (Ю. Либединский), как всегда через запой. Теперь снова бьют. Зачем? Ведь партии он не изменял никогда.

Незадолго до смерти Фадеев писал: «Пока существует враждебная идеология за рубежом, она будет проникать и к нам. Необходима беспощадная борьба со всякими проявлениями чуждой нам идеологии: нельзя врагу открывать лазейки».

Так что зря Хрущев пренебрег таким «солдатом». Такие, как Фадеев, служили верно – не только за страх, но и за совесть.

Еще 21 ноября 1944 г. Фадеев писал Маргарите Алигер: «Всю жизнь, в силу некоторых особенностей характера, решительно всегда, когда надо было выбирать между работой и эфемерным общественным долгом, вроде многолетнего бесплодного “руководства” Союзом писателей… – всегда, всю жизнь получалось так, что работа отступала у меня на второй план. Я прожил более чем сорок лет в предельной, непростительной, преступной небрежности к своему таланту, в том неуважении к нему, которое так осудил Чехов в известном письме своему брату…»

Повременим, однако, с сочувствием. Сочувствовать нечему. Ибо такую «общественно-полезную жизнь» Фадеев выстроил сам. И был, кстати, доволен ею. Такой жизнью он жил с 1926 г., она стала его неизменной тенью. Как раз без нее он бы пропал. Фадеев, что подметил В.Г. Боборыкин, «послушно выламывал руки литературе, когда она пыталась сохранить верность своей природе, и хоть малую толику независимости, и свое извечное участие к человеку. Но при этом и его собственные руки выламывались. Он хорошо это сознавал и немало пережил оттого, что сам же душил и насиловал свое дарование».

Конечно, когда по скуле бьешь другого, то можно зашибить и собственный кулак. Но того, кого бьют, это не волнует.

Фадеев, однако, был совестливым литературным генералом. Литературу он душил со слезами на глазах. Правой рукой он нещадно бил, а левой помогал несчастному.

… В 1948 г. он напечатал стихи Н. Заболоцкого, в 1950 г. А. Твардовского. Хлопотал и выхлопотал в 1948 г. ссуду от Литфонда несчастному Зощенко. Теплые слова для Фадеева нашлись и у Ахматовой, и у Вс. Иванова, и у С. Чиковани, и у И. Абашидзе, и у М. Рыльского, и еще у многих и многих других.

Это хорошо, что добро не забывается.

После смерти Сталина как-то сразу обострились все старые болячки Фадеева и, прежде всего, неизлечимая болезнь печени. К тому же его лишили того, к чему он прирос всей сутью своей карьерной натуры, – командной должности. Он оказался не у дел, а такую жизнь он продлевать не хотел. Много раз его пытались лечить, но безрезультатно. Цирроз печени необратим. Фадеев это знал.

Решение уйти из жизни было не импульсивным. Он шел к нему. Об этом свидетельствует всё: и факты последних лет его жизни, и даже его предсмертное письмо. Оно написано не столько для близких, сколько для истории. Знал ведь, что фигура он масштабная, что жизнь его (не книги, нет) долго еще будет интересна людям. Потому и решил написать не письмо даже, а своеобразную предсмертную декларацию. Писал он ее в ночь с 12 на 13 мая 1956 г. И. Жуков назвал письмо Фадеева настолько «нестерпимо честным», что Хрущев приказал закопать его в спецхранах как можно глубже. И закопали на 34 года.

Вот сравнительно полный текст предсмертного заявления Фадеева:

«В ЦК КПСС.

Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть исправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли, благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; всё остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40-50 лет.