Эдуард Геворкян - Бойцы терракотовой гвардии, или Роковое десятилетие отечественной фантастики

Господ читателей, взыскующих строгой хронологии, исторической правды и объективного анализа, просят не беспокоиться.

Каюсь: давным-давно ввел в соблазн душу невинную, приохотил человека к фантастике. До той поры мой приятель, квантовый физик Пантелеймон Волунов по прозвищу Валун, фантастику не любил, поскольку не читал. Но десяток-другой книжек, подсунутых ему в должной последовательности, ввергли его в мир звездолетов и машин времени, лихих телепатов и отчаянных удальцов в сияющих скафандрах. Впоследствии Валун уехал по распределению в какой-то секретный «ящик» за Уралом и выпал из обращения лет на двадцать. Когда же опять переставились исторические вехи и страна в очередной раз пошла другим путем, Валун остался без работы — «ящик» накрылся деревянной крышкой ввиду фатального безденежья и глобального потепления. В политическом, разумеется, смысле.

Увидел я его на московской улице за книжным прилавком и узнал сразу же. Был он все так же небрит, весел и шустёр. Торговал книгами и сопутствующим товаром. Выяснилось, что он несколько лет как обосновался в столице, успел купить плохонькую квартирку, вовремя продав родительский домик в Гороховце. На жизнь не жаловался, наоборот, посочувствовал мне — идет сплошняком переводная литература и кинороманы, хотя покупателю уже обрыдли все эти доны Педры, и они, покупатели, хотят российских авторов.

На это я возразил, что ситуация уже изменилась. Как-то внезапно все успокоилось, горестно воздетые руки опустились долу, скорбные вопли о гибели литературы остались лишь в удел неудачникам. Умеющий писать да обрел издателя, а графоманы преуспели вдвойне. Время от сдачи рукописи до издания сжалось до невероятного, порой мерещится, что книги выходят из типографии еще до того, как авторы их написали. Наши писатели бодро теснят закордонных беллетристов. Тиражи, конечно, несколько увяли, но зато взмыли гонорары. Эра типовых договоров и гонорарных ножниц канула, даже не булькнув.

В ответ на это Валун уличил меня в оптимизме и двумя-тремя словами обозначил литературу, пользующуюся повышенным спросом у издателей и читателей. Разговор перешел на личности, но мы вовремя остановились, дабы впоследствии расставить все точки над «е». Последующие встречи и споры заставили меня подозревать, что в глубине души Валун обижен на фантастику: то ли в силу того, что будущее оказалось несколько не таким, каким оно обещалось в лучших, так сказать, образцах, то ли наоборот. Однако причины его неадекватной реакции, как потом выяснилось, были совершенно другими.

Поначалу наши беседы шли о современных авторах и книгах. Валун хорошо знал конъюнктуру, и его неожиданные реплики приводили меня в замешательство — знали бы некоторые из моих знакомых, что о них думает читатель!

Однако о чем бы мы ни говорили, разговор неминуемо переходил на дела последнего десятилетия. И впрямь: историки литературы, обожающие делить плавное течение времени на отдельно взятые отрезки, непременно выделят промежуток между 1985 и 1995 годами как особо значимый для развития отечественной культуры. Как его назовут-классифицируют грядущие расчленители не суть важно, поскольку сие будет зависеть либо от воли заказчика, либо от политической конъюнктуры, что почти одно и то же.

Валун утверждал, что истории литературы на самом деле не существует, есть лишь биографии писателей, придуманные ими для выступлений и энциклопедий, корявые библиографии, составленные пламенными фанатами либо унылыми библиотекарями, и все это вперемешку со статьями паразитирующих критиков и практикующих идеологов. Впрочем, добавил он, это настолько тривиальная мысль, что нуждается в непрерывном напоминании, иначе, как и всякая банальность, она уйдет в сферу обыденного сознания, то есть забудется до времени, чтобы потом снова явиться в виде знаков откровения либо матрицы судьбы. Тогда-то мне и надо было насторожиться, но я не обратил внимания на эти слова, прицепившись лишь к слову «судьба».

У нас, ответил я, как водится, что ни год, то судьбоносный. О последнем десятилетии и говорить не приходится. Но колеса рока без должной смазки не проворачиваются. А их смазывали обильно и любовно задолго до 17 мая 1985 года…

Давно это было. В конце 70-х годов стечением личных обстоятельств занесло меня в Москву. Казалось, ненадолго, но расклад вышел иной. К тому времени я под завязку обчитался фантастикой и пробовал свои литературные силы с сферах сатиры и гротеска. Время от времени проскакивали некрупные текстики в газетах и журналах. Разумеется, судьба неминуемо привела меня на московский семинар молодых писателей-фантастов при Союзе писателей. Приблизительно так звучало полное именование московского семинара, коий был учрежден в конце 70-х же при отделении прозы того же союза. Приключенцы были локализованы в другом отсеке, казалось, непотопляемого ковчега советских писателей, и наши с ними пути пересекались в иных местах.

Всем известно, что Литература делается не столько и в первую очередь не только на столичных тусовках, но судьбы отечественной фантастики будут неясны, если не вспомнить полюса притяжения тех лет. Именно тогда взрастали на семинарских харчах многие нынешние московские и питерские литераторы, именно к двум столицам тяготели в меру молодые таланты из Киева и Таллина, Новосибирска и Красноярска, Симферополя и Волгограда. Потом начались приснопамятные Малеевские семинары, но о них чуть позже.

Теперь уже трудно поименно вспомнить всех московских «семинаристов». Был некий костяк, куда поначалу входили В. Покровский, Б. Руденко, А. Силецкий, В. Бабенко, потом подтянулась и следующая генерация — А. Саломатов, В. Каплун, Н. Лазарева… Возникал и исчезал странный болгарин Г. Георгиев. Из критиков регулярно наличествовали Вл. Гаков и В. Гопман. Переводчики были редкими гостями, но В. И. Баканов прошел с семинаром весь его путь. Список сей далеко не полон, приходили многие, оставались не все, ряды плотнели и разжижались, но теперь это все в прошлом.

К моменту моих попыток вторжения в самую большую литературу, коей я, естественно, почитал фантастику, полярности уже определились, четко обозначились вехи противостояния. Обо всем этом уже не раз упоминалось в публикациях и воспоминаниях и в детали входить не имеет смысла: знающему скучно, а незнающему неинтересно.