Исса Костоев - Россия - преступный мир

Среди ряда других, тоже первых, материалов мы нашли сведения, которые сообщили сослуживцы убитого. В разговоре с ними Дзоца Калагов говорил об одном своем гадком родственнике, который приходит к нему и требует денег на памятник своей матери. Поскольку сказано это было незадолго до убийства, можно было предположить, что «гадким родственником» и являлся Кокаев.

На очередном допросе я говорю: «Когда вам стало известно, что вашего дядю вместе со всей семьей убили?» — «Когда вызвали в сельсовет села Чермен. Нас вызвали вместе с Заирой, допросили и отпустили». — «Что вы сделали дальше?» — «Сели в автобус и уехали домой». — «То есть сразу уехали? А в дом к родному дяде не пошли?» — «Нет, не пошел». — «Тогда объясните мне, — говорю, — как же так? Мы оба с вами кавказцы. У нас же так не принято. Погибли ваши близкие родственники, а вы не захотели пройти какие-то пять домов. А на следующий день отправились к сестре, которая живет в Орджоникидзе, с сообщением об их смерти, и она поехала на похороны, а вы нет. Как же так?»

Вот вокруг этого и крутились мои вопросы. Через 16 дней, в течение которых шли беспрерывные допросы, я принял решение перевозить Кокаева в Москву. К сожалению, между следователем Горбуновым и Кокаевым произошел конфликт, и последний заявил, что никаких показаний он давать ему не будет. Досадный конфликт, из-за которого работать с Кокаевым теперь предстояло мне одному. Привезли его в Москву, и снова начались тяжелейшие допросы.

В материалах дела мы обнаружили сведения о том, что некто Тибилошвили, житель Южной Осетии, отбывающий наказание по очередной своей судимости в Ставропольском крае, в день убийства приезжал к Кокаеву и они находились вместе. А на третий или четвертый день после убийства Калаговых этот Тибилошвили был задержан в Орджоникидзе, в такси, возле дома сестры Кокаева. И оба они сели на 10 суток. Вот тогда у них и брали отпечатки пальцев. Но ведь в эти же дни были арестованы ингуши, подозревавшиеся в убийстве, и даже имелось экспертное заключение, что окровавленный отпечаток не принадлежит Кокаеву или Тибилошвили. Специально это было сделано или по неопытности эксперта, сказать мне трудно. Но можно допустить, что политическая установка валить преступление на ингушей, дабы обострить ситуацию, заставила эксперта дать нужное заключение. И это заведомо ложное заключение, в то время как по Кокаеву и Тибилошвили требовалась серьезная отработка, открыло им путь на волю: оба, спустя десять суток, были освобождены.

Наконец в первых числах января 89-го года Кокаев сказал мне, что другого выхода у него нет и он готов писать «явку с повинной». Сценарий преступления по его раскладу был такой. Он отбывал «химию». К нему приехал знакомый по колонии Тибилошвили, которому Кокаев ранее обещал, что, освободившись сам, за определенную сумму денег поможет освобождению и Тибилошвили. И вот он явился требовать назад свои деньги, которые Кокаев, естественно, растратил. Тогда решил попросить денег у своего дяди Калагова. Вдвоем они приехали вечером в дом Калаговых. Поговорили, поужинали, выпили араки. Почему Тибилошвили, уходя из квартиры Кокаева, прихватил с собой веревку, молоток и нож с наборной рукояткой, который Кокаев привез еще из колонии, хозяин квартиры не знал. За ужином дядя сказал, что денег у него нет. Было уже поздно, и Калагов предложил им остаться на ночь. Им постелили в коридоре, хозяева и их дочери легли в своих комнатах. И вот тут Тибилошвили заявил, что негодяй-дядя все врет, есть у него деньги, и он сейчас пойдет и разделается с ним. Кокаев, естественно, пробовал его остановить, но опоздал — тот уже начал кровавую мясорубку. Молотком, ножом… Один нож был хозяйский, другой сломался и обломок лезвия торчал в трупе, третий обнаружен не был. Когда убийцы уходили с найденными деньгами, прихватили с собой и кувшин с аракой, чтобы, как сказал Кокаев, прийти в себя. По пути пустой кувшин выкинули. Далее, в один из дворов зашвырнули нож, а молоток бросили с моста в реку. Пешком глубокой ночью добрались до Орджоникидзе, возле ресторана «Кавказ» купили у сторожа бутылку водки, явились домой и стали считать деньги, которых оказалось 6 тысяч. Все это видела проснувшаяся жена Кокаева. На следующий день вместе с Заирой Кокаев в парке сжег свою окровавленную одежду и обувь, а в магазине купили все новое. Тибилошвили же, взяв свою долю, уехал на такси в Дагестан, где пьянствовал у приятеля, угощая всех коньяком. О чем, кстати, также имелись показания свидетелей, оставленные в то время следствием без внимания. А когда он вернулся в Орджоникидзе, их с Кокаевым задержали и дали по 10 суток.

Прочитав «явку с повинной», в которой Кокаев, без сомнения, отводил себе второстепенную роль, я говорю ему: «Все-таки вы не совсем правы. В одном моменте показания расходятся».

Дело в том, что на шее одного из трупов, помимо ножевых ранений, была затянута проволока. Спросить его об этом? Не было уверенности, что он объяснит этот факт. Но с другой стороны, по версии пятилетней давности постель в коридоре была разложена для Дарьи Украинской, бродяжки, что была из милости пущена в дом, а сама среди ночи открыла дверь бандитам. Теперь становилось понятным, кому стелилась постель и почему на столе остались пироги и рюмки.

Я спрашиваю: «Что вы еще использовали, кроме молотка и ножей?» «Больше ничего». — «А во двор кто-нибудь из вас выходил? Во время или после убийства?» — «А-а, вы имеете в виду проволоку? Это я затянул, когда требовал, чтоб сказали, где деньги. Но убивать я не хотел…»

Вот и этот факт стал на место.

На следующий день я в деталях допросил Кокаева по его заявлению. Все в цвет. И моментально двухсоттомное дело улеглось в логическое русло.

Еще одна интересная деталь. Через три года после убийства во время обыска у соседа Калаговых в сарае был обнаружен нож, который, по категорическому утверждению экспертизы, участвовал в деле. Сосед его присутствие у себя объяснял тем, что нашел его, заржавленный, в огороде и за ненадобностью бросил в сарай. Однако же, когда после экспертизы ему предъявили обвинение в убийстве и запахло 102-й статьей, он дал показания, что нож этот передают ему знакомый ингуш. Но я полагал, что давал он эти показания не сам, а под нажимом все тех же горе-следователей, которые в свое время взяли на шантаже Цицхиеву, и та плела им все, что от нее требовали.

Продолжая дело, я узнал, к своему огорчению, что Тибилошвили два-три года назад погиб в автокатастрофе где-то в горах. Значит, оставался один Кокаев. Следовало продолжать его допросы — для предъявления ему обвинения в убийстве — и срочно вылетать в Осетию для допроса теперь уже бывшей жены Кокаева. Та уже забыла своего «мужа», вышла замуж. Кокаев написал ей записку, где были такие слова: «Судьба мною так распорядилась, что пришлось мне за все отвечать. Расскажи все как было. За себя не беспокойся».