Майя Кучерская - Наплевать на дьявола: пощечина общественному вкусу

Роман открывается сказочными картинами перуанского лета 1950 года: пылающий солнечный диск скатывается в океан, домики тонут в цветущих садах, мороженщики катят свои желтые тележки и дудят в рожок. А на вечеринках гремит оттеснивший вальсы и блюзы мамбо. Лучше всех его танцует стройная девушка-чилийка, в которую и влюбился 15-летний Рикардито – мальчик из хорошей семьи. Влюбился на всю жизнь. Его так никогда и не смутило то, что очаровательная чилийка со временем оказалась вовсе не чилийкой, а перуанкой из бедной семьи, после этого она превратилась в кубинскую партизанку, затем в супругу французского дипломата, далее в леди из высших привилегированных кругов британского общества, а потом и в боевую подругу японского бандита. «Скверная девчонка» меняет имена, паспорта, любовников в надежде обрести независимость и свободу, и кто виной тому, что свобода для нее связывается с большими деньгами?

Меняющиеся имена и роли «девчонки» выглядят как разные инкарнации ненадежного, быстро меняющегося современного мира. «Девчонка» всякий раз другая: то веселая, то скучающая, то почти сломленная; влюбленный Рикардо, ставший с годами переводчиком, всегда тот же – готовый принять ее любой и все простить. Временами его привязанность обретает комичные формы – например, много лет он носит с собой зубную щетку, однажды забытую «девчонкой» в его собственной ванной. Встречи, между которыми пролегают годы, развиваются по одному и тому же полному чувственности сценарию: несколько счастливых часов (дней, месяцев), но стоит Рикардо размякнуть, героиня немедленно его бросает. Годы ожидания. Новая серия – свидание, счастье, удар под дых.

Рикардо недаром все время комплексует и восклицает, что ведет себя как герой сериала. Так и есть: его записные комплименты повторяются, а чувство с годами не меняется, не обретает новых тонов и оттенков, которые, казалось бы, ему должна была подарить зрелось – но нет, все та же сумасшедшая страсть во веки веков. Перед нами классический фольклорный, но одновременно и романтический герой.

Словом, Льоса рассказывает о любви так, будто за спиной литературы нет ни авангардного, ни постмодернистского опыта, но вот парадокс: «сериал» в этой книге оборачивается метафорой верности, традиционного уклада, когда один мужчина всю жизнь любит одну-единственную женщину, а по-другому и быть не может. Рикардо живет в Европе, говорит на нескольких языках, колесит по всему миру, но и в 60 лет остается тем же чистым перуанским «пай-мальчиком» – именно так его зовет «скверная девчонка». Появляются и исчезают новые персонажи, прокатываются эпохи, наконец герои соединяют свои судьбы – разумеется, ненадолго…

Самая большая тайна – как же все-таки из этой воздушной мыльной пены на свет рождается Афродита – чудесный, яркий, светлый роман о любви.

Марио Варгас Льоса. Похождения скверной девчонки. М.: Иностранка, 2007.

«Редкие земли» написаны об олигархе. Бывший комсомолец стал миллиардером, попал в тюрьму, бежал и оказался в Биаррице. Аксенов описывает приключения его детей, жены да и всей нашей страны в последние двадцать лет. Но ответа на школьный вопрос, что же хотел сказать читателю автор, похоже, не существует.

Ген Эдуардович Стратов – выпускник МИМО (оцените шутку), последний, хотя и первый секретарь московского комсомола (новая шутка), затем стихийный бизнесмен начала 1990-х – делает миллиардное состояние на добыче редкоземельных металлов. Попутно женится на однокласснице, очаровательной и темпераментной Ашке, становится отцом двух чудо-детей и узником тюрьмы «Фортеция». Между этими событиями и персонажами фланирует немолодой, но заслуженный писатель, автор 25 романов, Базз Пауль Окселотл. Свою новую книгу он плотно заселяет героями из прежних сочинений – со Стратовым в «Фортеции» томятся герои из «Ожога», «Желтка яйца» и «Бумажного пейзажа».

«Редкие земли» хорошо придуманы – чего стоит хотя бы емкое название. Метафора «редкие земли» в лучших классических традициях, разумеется, многосоставна. Редкоземельные элементы действительно существуют и широко используются в промышленности. Но в конце романа для самых непонятливых раскрывается и метафизический смысл «редкости». Редкие земли Вселенной – это все «земные твари», в частности люди. Но и среди редких есть редчайшие, такие, как сын Стратова Никодим, стройный тринадцатилетний богатырь, который знает все языки, скользит на серфинге словно бог морской и растет не по дням, а по часам. Уж не суждено ли ему стать родоначальником новой расы? Даром ли имя его отца – Ген, матери – Ашка, а это не только сокращение от Наташки, но и аш – атом водорода, основа основ, самое легкое на свете вещество, входящее в молекулу воды. И зачат Никодим был в жерле африканского вулкана, в котором предположительно появился первый человек Адам.

И все же, несмотря на изобилие авторских намеков и подсказок, мальчику у истоков новой расы, похоже, не встать. Да и подсказки, и символы эти лучше не пытаться разгадывать. Не потому, что это всегда чревато уплощением. Просто расшифровка приведет нас, скорее всего, не к основам бытия, а в Биаррицу, в домик старого сочинителя Базза Петропавловича, который настаивает на том, что пишет «романы самовыражения».

Возможно, именно поэтому из-за вездесущего и доминирующего «само-» неплохо придуманные «Редкие земли» оказались так плохо написаны. Смазанная и страшно приблизительная картина жизни бизнес-элиты, необъяснимые недомолвки и замалчивания (почему, например, о дочери Стратова почти ничего не говорится, а о сыне так много?), то и дело замирающее действие, немотивированные вторжения на сцену господина автора, которые выглядят не как литературная игра.

Нет, скорее как тяжелые и беспомощные вздохи растерянности, непонимания: что же мне так больно и так трудно? Что хочется сказать и выразить? Горькую ли обиду за комсомол, который был не только «палаческой комсой», но еще покровительствовал авангарду и джазу – и значит, считает Аксенов, пророс, как нежная хвоя тамариска на «корявых стволах уродливой идеологии»? Огорчение, что последние комсомольцы все равно проиграли, а «скрытно-большевики» торжествуют (писатель настойчиво разделяет одних и других)? Что поэтом – а по роману раскидано несколько обескураживающе беспомощных стихотворений – Баззу Окселотлу точно не быть? А гражданином быть бесполезно – легко узнаваемый прототип Гена Стратова Михаил Ходорковский по-прежнему коротает дни в заключении? Что «роман разваливается»? Нет ответа. И, быть может, это лучшее, что есть в аксеновском тексте, – он честно остановился как раз на этом тяжелом вздохе и сознании собственного проигрыша.