Василий Кокорев - Экономические провалы

Из таких выписок составлен "Путь севастополъцев".

В картине человеческой жизни, подобно тому, как и во всякой древней художественной картине, тогда только можно достигнуть исправления и увидеть новые красоты и дальние планы, когда будет обнаружено и выяснено все то, что сгладила и затемнила пыль и копоть. Таково было побуждение при изложении не сочинения, а событий, подсказанных памятью сердца. Скажу словами внутреннего убеждения: задача решалась благонамеренно, но без письменной архитектуры и настолько притом ошибочно, насколько более или менее ошибочны все наши однодумы.

Общее горе - не горе.

Пословица

Давно, почти одновременно с образованием Черноморского флота, главная из Севастопольских пристаней названа Екатерининской. Пристань эта знаменательна тем, что все находившиеся в Севастополе моряки имели обыкновение сходиться на ней каждый день и рассуждать тут об обязанностях честной службы моряка и вообще человеческих. С пристани виднелся стоящий вдали флот. Общие взоры следили за тем, как спущены и подняты драм-реи, как одни корабли снимаются с якоря и идут в море и как другие становятся на якорь. Все делалось на кораблях живо и отчетливо, все одушевлялось желанием получить одобрение от своих собратьев. Всякую морскую опытность, всякую ученость, даже успехи по службе надлежало утверждать еще одобрением общего мнения. Суд пристани вникал в каждодневную жизнь всякого: получить похвалу на ней значило быть отличным не только в действиях, но и в намерениях. Здесь все познавали себя, душа у всех была нараспашку, и ясно становилось, кто к чему способен; а знание душевной подоплеки каждого спасало от несообразного выбора людей на открывавшиеся должности и развивало во всех дух чести, бескорыстия и рвения к пользе общей.

Место сходбища росло в объеме и значении.

Грозна и отрадна была спасительная пристань, дружно стремились к ней ум и горячая любовь к Отечеству, не боясь препон и ухищрений, производимых всегда лукавой бездарностью, которая и издали не смела подходить. В главе общей оценки способностей стояли сначала Грейг, а потом Лазарев - оба они поддерживали силу общего влияния на дела уважением к мнению пристани.

Вот где сложился черноморец и откуда проистекли его славные деяния. Черноморец зародился духовно, точно так же, как и русский первообразный человек, когда были пристани спасения на стогнах Киева, Владимира, Москвы, Нижнего... когда бедствия в течение многих веков создавали и укрепляли русский дух, из коего сотворилась русская мощь.

Вместе с русской мощью славные наши предки передавали из рода в род и саму основу ее. Как определить ее? Как назвать причину спасительных движений Донского, Ляпунова, Пожарского, Минина и Сусанина? Современные Пожарские, Минины и Сусанины, т. е. все наши славные морские и сухопутные защитники Севастополя, называют все свои подвиги простым исполнением долга. Вот в этом-то простом исполнении долга, смысл коего так многозначен и обширен, и заключается русская мощь. Стремление к этой обязанности - исполнению долга - доступно лишь только тем, кто преисполнен чувством любви ко всем, кто в личных своих успехах, наносящих вред другому, видит общее зло, а в успехах человечества - собственный рост. Поэтому славное наследство, полученное нами от предков, мы должны назвать: самозабвение и общелюбие. Тяжело стало нашему корыстному и мельчающему веку хранить это священное наследие: чувство общелюбия начало угасать, а затем последовала утрата самозабвения. Опустелые места нашего сердца заменились заботой о самих себе, и ум стал опираться на шаткую подпору самонадеянности. Произошло явление, столь же естественное и столь же простое, как исполнение долга; но между этими двумя простотами оказалась великая разница в последствиях. Произошло вот что: самые отголоски самозабвения и общелюбия сделались нам сначала неприятны, потом укоризненны и, наконец, несносны; мы начали обнаруживать на них вражду.

Умолк всякий глагол, исходящий от сердца. Все получило другие очертания, другие побуждения; самый склад русского человека стал изменяться.

Оказалось... но что оказалось? Вот общее определение: беден бедный человек с его бедными надеждами на один свой бедный ум, действующий без помощи практического и сердечного сотрудничества.

Между тем, как мысли наши, лишенные прав гражданства, блуждали в какой-то пустыне бесплодия, вдруг грянул гром, Севастопольский гром, принимаемый земной суетой за последствие дипломатических недоразумений, а христианским созерцательным смирением объясняемый явлением гнева Божия.

Сошлись опять черноморцы на той же Екатерининской спасительной пристани решать дело Отечества тем же общим голосом, который возрастил и указал их для занимаемых мест. Решили скоро и коротко: приготовиться к смерти, надеть белые рубашки и защищаться до последней капли крови.

И началось время осады; и потекла ручьями лучшая, чистейшая кровь, и стали мы измываться в ней и исцеляться ею...

Почти целый год продолжалось Севастопольское жертвоприношение. Уставали уже в Европе готовить смертоносные орудия и снаряды, а славная грудь всех защитников Севастополя не уставала принимать на себя изметаемые из них удары. Смыкались сном смерти очи павших - просвещались наши душевные взоры, уяснилось многое, открылось неизвестное. Вдосталь обмельчали в глазах наших все посредственности, обозначились все бессердечности. Недочет и несостоятельность оказались в мыслях, действиях и чистоте исполнения. К болезненному нытью русского сердца прибавились новые, мучительные раны и вызвали из глубины его возглас: где же ты, куда укрылась русская, чистая, широкая, теплая, простосердечная душа?

Взывали мы долго, молились горячо, но над нами сбылось священное слово: воззовут и не услышу их.

Утихла брань, но Севастополя не стало, т.е. не стало его укреплений, домов, флота; а зато явилось во всей России общее сознание, что нам нужен другой Севастополь, которого никто не одолеет, это - Севастополь любви и истины, где все старались бы действовать на всех поприщах жизни с такими же чувствами самопожертвования в борьбе с ложью и невежеством, как действовали защитники Севастополя при обороне его.

Мы вспомнили, что на Севастопольской спасительной пристани, подобно тому, как и в Древней Руси, существовало заветное русское правило: да будет стыдно тому перед всеми, кто делает худо. Мы поняли, что значение этого слова не могли нам заменить графы, отчеты, канцелярии, ревизии, контроли, комиссии, комитеты.

Нам представилось, что виновники славной обороны Севастополя, прославленные, уязвленные, рассыпавшись теперь по всему пространству великого Русского царства, видом своим благовествуют всем возврат к утраченному нами уважению общего мнения. Нам подумалось, что вместе с этим возвратом воскреснет древнее чувство стыда пред всеми за всякое худое дело и что русский ум придет от того в связь с сердцем и примет спасительную форму ума питающего и заимствующего.