Василий Кокорев - Экономические провалы

— Нас много. Мы ходим от одной землянки к другой, ловим людей и таскаем в город; там их в суд сдают, а суд в тюрьму сажает: значит, они виноваты в корчемстве. Здесь в Малороссии, Новороссийских и Западных губерниях кругом каждого города все ловят народ с вином, а ведь народ падок к дешевому товару: говорят, что и везде любят провести то именно, что запрещено. Давно я служу в этой страже, награды получал за поимки с вином да такие две поимки сделал, что пять семей в Сибирь ушло.

Он сказал это с таким диким хохотом, что ночью, при виде дубины в руках, сделалось даже страшно.

— Что же значит все это? - спросил меня мой спутник.

— Это значит практическое столкновение двух разнородных систем продажи вина, происходящее на 3500 верст. Черта столкновения идет через всю Россию - от северного берега Ладожского озера к Азовскому морю, вот так: от Кексгольма через С.-Петербург к Пскову; оттуда вскось и с разными кривулями до Анапы. По этой черте происходят драки, убийства; городские тюрьмы в средине России наполнены виновниками в провозе вина,

из которых иные или осуждаются в Сибирь, или отпускаются, по оправдании, домой, пропустя рабочую пору и доведенные до крайности.

— Да зачем же это? Разве нельзя сделать так, чтобы не было мужиков с дубинами и никого бы они не хватали?

— Сделать это можно, но рассказывать о том здесь, в сыпучих песках, не буду. Ведь это такой разговор, что сразу не передашь его во всей ясности.

Опять обратились к той же дубине:

— Послушай: хочешь ли получить на водку? Укажи нам прямую дорожку, чтоб скорее добраться до Харькова. Чай близко до города.

— Прямо - верст семь, а тропинкой не больше пяти. Я вы веду вас на Основьянский лес; тут есть под городом в лесу большая беседка, господа собираются, и сегодня сбор. Выведу вас на огонек, а там и сами дойдете.

Шли, шли, отдыхали несколько раз, и вот завидели огоньки в беседке, дали провожатому за труды и приплелись к ярко-освещенному дому: тут музыка, танцы, все власти; словом, веселый праздник, на котором радостные крики пирующих совершенно заглушали отдаленные стоны вязнувших в песку извозчиков и чумаков.

После этих приключений мы назвали Харьков песочницей и вздохнули за все губернские города, окруженные невылазными песками, которые легко могли быть устранены сделанием шоссе верст на пятнадцать под каждым городом.

— А знаете ли, разговор о шоссе на что наводит? Шоссейные дороги ведь недавно у нас учредили, и все строения на них новые.

Почему бы не дать этим строениям чисто русский характер? Это развило бы самобытный русский вкус в архитектуре. Своеобычие во всем важно, а в зданиях оно необходимо.

— Да я знаю одну русскую почтовую избу на Ковенском шоссе, там, где через реку Лугу строят почти рядом два больших моста:

один - по линии железной дороги, а другой - по шоссе. Тут не вольно каждый вспомнил, где и когда ему случилось проезжать по таким местам, где вовсе нет никаких мостов.

Пошли рассказы о том, как иной просидел целую ночь в овраге, другой - целые сутки, третий шел пешком до ближайшей деревни, чтобы позвать крестьян для вытаскивания завязнувшего в грязи экипажа.

Вообще, на проселочных дорогах поражают внимание помещичьи усадьбы с тенистыми садами, поражают оттого, что построение их и разведение садов, все относится к прошлому столетию. Редко случается увидеть поместье, возникшее после того времени. А знаете ли, какую грусть наводят такие думы, когда мысленно посмотришь вдаль!

Много рассказывали владимирцы и калужцы о дорогах, лежащих в их губерниях. Объяснилось то, что есть такие тракты, по коим перевозится товаров на несколько десятков миллионов в год, а едущие на этих трактах вязнут по колено в грязи, лошади надрываются, богатырская сила русских извозчиков тратится на выворачивание возов из грязи. В особенности замечательно движение пассажиров и товаров из Калуги в Москву; а как Калуга стоит в 80 верстах от шоссе, то на этом маленьком расстоянии маются в грязи в весеннюю колоть часов по сорока, когда грязные колеи замерзнут.

Чем дальше говорили о проселочных трактах, тем грустнее становился разговор. Открыли такой тракт, по которому перевозится на расстоянии 250 верст, туда и обратно, на сотни миллионов разных товаров. Действительно, разговор об этом тракте можно назвать открытием.

Представьте, что этот тракт, по которому перевозится громада многоценных товаров, существует как-то притаившись по секрету; его нет ни в одном дорожнике, ни даже в отдаленных соображениях об устройстве сообщений. Но он лежит не за горами и не вдалеке, а просто из Москвы в сердце нашей фабричной деятельности - Шую и село Иваново. Представьте, что все потребные предметы для шуйских и ивановских фабрик, как-то: хлопок, шелк, шерсть, краски, машины и прочее, везут прямиком, пролегающим по лесам и полям, где нет никакой дороги, исключая переездной из деревни в деревню, и по этому же пути отправляют в Москву все изделия владимирских фабрик. Лишь только обоз выедет из Москвы за заставу около села Черкизова, так и врежется в грязь и тащится до самой Шуи по какому-то раствору из перемятой колесами глины. Под странным названием известна в народе эта дорога: ее называют Страмынка. Не по качеству ли дороги произошло название от такого укоризненного корнесловия?

Симбирская губерния поразила в рассказах своих о дешевизне там говядины, которая в зиму 1855 г. продавалась за пуд по 20 коп., так что не знали, куда ее девать.

Невольно возник вопрос:

— Что же не везли в Крым, где цена доходила до 10 руб. за пуд?

— Да в Симбирске вовсе не знали о том. У нас так мало гласности о предметах общей пользы, что мы нужные вещи узнаем после, и от того, как говорится, всегда ходим в лес по малину, пропусти лето.

Если бы война шла лет десять, тогда бы сведение, посредством изустной передачи, дошло до Симбирска, и навезли бы столько, что и в Крыму говядина была бы не дороже 3 руб. за пуд.

В разговорах о Владимирской губернии главное место занимали рассказы о разносчиках и развозчиках товаров, которыми населены уезды Вязниковский, Ковровский, Гороховецкий и другие. Эти люди рассыпаны по всей России, их вы найдете в Архангельске и за Кавказом, в Украине и в Иркутске, всюду. Никто вернее их не знает народный быт, со всею его внутренностью; многое от них можно выведать: только надо уметь заговорить с ними и расспросить их. Недавно один разносчик рассказывал преинтересный случай, аказию, как он называл: какой-то купец, торговавший ситцами в Тамбове, попал под уголовное дело, которое тянулось очень долго, много лет. Наконец, требуют его в суд и объявляют, что он лишается купеческих гражданских прав. Купец в страхе обращается с просьбой к судье о том, нельзя ли ему допродать товар в своей лавке, чтобы хоть с долгами рассчитаться и не совсем разориться. Судья отвечал, что он может не только товар допродать, но даже всю свою жизнь торговать, если будет вносить гильдейские деньги. Удивленный купец спросил: "Батюшка, да расскажите же, каких я лишаюсь прав?" Ему объяснили, что он лишается права быть избранным в городские службы и избирать других. Купец перекрестился, просиял и стал просить судью, выражая в своей физиономии намек на самую чувствительнейшую благодарность: нельзя ли его сынка приписать к уголовному приговору, уверяя, что сын также виноват вместе с ним.