Василий Кокорев - Экономические провалы

О! Таких случаев я вам наберу много!

Нарочно приписывают себя к следственным делам, чтобы, считаясь под судом, избежать службы по выборам.

— Отчего же это так?

— От простой причины: возьмите вы, например, Елец, где живут 20000 жителей, и какую-нибудь Чухлому, где только 500 человек, а состав городского управления почти одинаковый; оттого в Чухломе и приходится бессменно служить по выборам.

— Но где же понятие у граждан о добром имени?

— Где? В душе. Для жизни выбирают они то, что менее тяжело: служба или приписка к следствию; разумеется, гражданское самолюбие в сторону, когда нужно сберечь время, чтобы ездить по ярмаркам и добывать средства на пищу и одежду себе и своей семье.

А ведь этаких городов, вроде Чухломы, сотни! Значит, в них много бедности.

- Однако есть же такие губернии, где вовсе не бедно живут?

- Есть: Пермская, за исключением уездов Соликамского и Чердынского, Оренбургская и обе Сибири.

— Как же это так сделалось, что там бедности нет?

— Не знаю, этого еще никто не проследил. Да и кому охота следить, что делается в Перми? Разве это Европа? Напротив, Пермь заимствует от Европы: там заведен уже и приют для будущих бедных.

— Что толковать о бедности, лишении материальном. Слыхали ли вы о лишениях особого рода, слыхали ли про месть вотяков, обитающих в Вятской и Казанской губерниях? Опозоренный вотяк приходит ночью к своему врагу, также вотяку, и вешается у него на

воротах, зная, что наедет суд и начнется следопроизводство, которым он и отомстит своему врагу сильнее всего.

— Должно быть, эти вотяки самого зверского нрава?

— Напротив, смирны, как курицы, но они так боятся всякого бумажного производства, что считают это выше всякого наказания.

— Значит, они очень часто подвергаются бумажному производству?

— Часто и всегда за один предмет - за кумышку, так что этими делами завалены вятские и казанские суды.

— Что это за штука - кумышка?

— Это хмельная жидкость, выгоняемая вотяками из муки, к которой они привыкли со времен Мафусаиловых, а им дали параграфы о кумышке. Правил поставлено много: какие иметь кадки, какой крепости должна быть кумышка и как отвечать за отступление от параграфов; а вотяки читать не умеют, суд все наезжает свидетельствовать - вот и опротивела вотякам жизнь. Недавно мне один зажиточный торговый вотяк писал, что он от кого-то узнал мою нелюбовь к процессам и заведению дел и просил меня от имени всех

вотяков взять на откуп все те места, где живут они. Разумеется, он не знал, что я распростился с содержанием откупов навсегда.

Это понятно, что вотяки легко впадают в проступки, когда не умеют читать правила, и даже публикации о подаче аппелляций в Сенат в известный срок не приносят им пользы и не дают ожидаемой законом защиты, потому что газет они не получают, а если бы и получали, то не могли бы их прочесть. Да и трудно им приучить себя исполнять правила по такому предмету, который входит в их домашнюю потребность. Это все равно, если бы нам дали правила на счет употребления капусты и соленых огурцов: какой меры кадки, какой крепости рассол, и стал бы наезжать суд и проверять, так ли все исполнено, как написано. Тогда бы все оказались такими же преступниками, как вотяки.

— На следующей станции пойдемте в тот вагон, где наша при

слуга: надо посмотреть на них, что они делают, все ли у них есть?

— А мещане не служат у вас?

— Были у некоторых, да только неудобно: им некогда служить - все их возят из конца в конец по всей России.

— Куда возят? Зачем?

— При всяком наборе требуют каждого в свой город; теперь сделано по-иностранному: вынимают жребий, а наша землица по больше иностранной, так и надо тащить каждого в тот город, где кто приписан, хотя бы это было за десять тысяч верст. Вот еще одно неудобство для ремесленных мещан. Случится за иным 5 или 10 руб. недоимки и не дают паспорта; сиди дома и копи новую недоимку.

Ведь мастеровому, какому-нибудь ламповщику, где же заработать в маленьком городке, в котором сальные свечи редкость, а лампы нигде не видать. Как бы обрадовались мещане, когда бы их не держали дома за недоимку, а выдавали бы паспорта с обозначением на них

этой недоимки, которую подрядчик и уплачивал бы в ближайшую казенную палату, при найме мещанина с недоимочным паспортом, а палата пусть переписывается с кем знает о получении ею денег; ведь на то она и палата, чтобы переписываться, как равно на то мещанин состоит мещанином, чтобы владеть своим единственным богатством -

временем и обращать его на труд, пока здоровье есть.

— Что это вы так долго читаете "Инвалид".

— Просматриваю объявление об умерших нижних чинах. Сын моей кормилицы Кондратий Семенов в солдатах, и я дал слово старухе следить за тем, не умер ли он; а в случае его смерти известить ее, чтобы могла помянуть его по долгу христианскому. Она давным-давно его оплакала и мысленно простилась с ним на веки вечные. Тут есть Кондратий Семенов, но не тот, а из Тобольской губернии; после него осталось 1 руб. 67 коп. денег, и вызывают родственников в Дубоссары Бессарабской области, т.е. туда, где полк стоит, с тем чтобы они прибыли или прислали за получением этих денег с узаконенными документами и ясными на право наследства доказательствами.

— А что бы вы сделали, если бы этот Кондратий Семенов был сын вашей кормилицы?

— Я бы просто взял да послал ей 1 руб. 67 коп.; не деньги дороги, а дорого то, что они после сына. Старуха половину бы издержала на поминки, а на другую купила бы внучке азбуку у

разносчика, да еще кое-что.

— Немало мы переговорили о всякой всячине, но ведь это все может казаться многим мелочью. Что такое как не мелочь сельди, пенька, лен, горькое масло и пшено, крупчатка из трех пшениц, сыпучие пески, дешевое мясоястие в Симбирске и мясопустие в Крыму и т. д. Затем, какая-то кумышка, задержка, за неплатеж подати, дома на печи, где на нее ничего не выработаешь, и наивное приглашение газеты "Инвалид" прибыть из Тобольска в Дубоссары с ясными доказательствами, стоящими вдесятеро более самого наследства.

Все это мелочи, мелочи, которые не могут возбудить просвещенного внимания нашего прогрессивного времени.

- Как мелочи, помилуйте! Это такие вещи, что они и отдельно взятые не мелочи, а все вообще могут составить ужасную крупность, до которой только и можно достигнуть тем, чтобы прибавить каждому крестьянскому семейству рублей 50 в год дохода, чтобы масло было не горькое, пенька не шла за бесценок, руки не отрывались понапрасну от дела, лошадь под Харьковом не задыхалась в песках; всего этого и можно, повторяю, достигнуть устройством этих мелочей. Поверьте, горькое пшено и конопляное масло есть капитальные вещи. В Оренбургской губернии пуд проса стоит 10 коп., а на севере пуд пшена в двенадцать раз дороже, т.е. 1 руб. 20 коп.; а если бы его сделать только впятеро дороже против первоначальной цены, т.е. 50 коп. за пуд, тогда бы кашу ел всякий бедняк, да и Оренбургским крестьянам было бы лучше: у них закупали бы тройную пропорцию проса. Прибавьте к тому свежее масло, да это просто объеденье! У нас каша заменяет солдату и рабочему соус и пирожное; недаром же называется: каша - мать наша. От одной мелочи вольется в губернию 500 тыс., от другой 100 тыс. а оно не безделица - все улучшается быт. Вот это-то и есть настоящая благотворительность. Ведь вы сами лучше всех знаете, какой отличный народ у нас вон тот, что едет в третьеклассном вагоне, как он умирает славно; как же за него не думать? А ему самому нельзя всего придумать и все устроить. Значительность влияния всех мелочей на жизнь человека, следовательно, и на общее государственное богатство, всего лучше подтверждают слова Великой Екатерины, изреченные в ее мудром Наказе. Там сказано: "Человека не можно и не должно никогда позабывать. Мало в свете человеком делается, чтобы не для человека же было, и большею частью все вещи через него же делаются. Человек, кто бы он ни был: владелец или земледелатель; рукодельник или торговец; праздный хлебоядец или рачением своим подающий к тому способы; управляющий или управляемый, все же есть человек: сие одно слово подает уже совершенное изображение всех нужд и всех средств к удовольствованию оных".