Анджей Зауха - Москва Норд-Ост

- Я практически не терял сознания. Когда раздались крики «Газ!», я посмотрел наверх и увидел странный дым. Поскольку нам в школе преподавали навыки самообороны, я знал, что делать. Взял куртку, закрыл лицо, нос, рот, и говорю сестре: «Слушай, что-то начинается». И мы бросились под кресла. Через минуту, когда я спросил, все ли у нее в порядке, она не ответила. Я ее даже потряс, но она уснула. Вокруг все спокойно сидят на своих местах, а в коридоре уже слышна стрельба. Я подумал: пока стреляют, я никуда не пойду. А куда? Там же стреляют! А когда стал терять сознание, меня подхватили под руки парни с белыми повязками на рукавах, наверное из «Альфы», и крикнули: «Бегом!» И я побежал. Меня вывели на улицу и поставили возле стены.

Уже в другом интервью, для портала gazeta.ru, Зельцерман рассказывал, почему попал в руки ФСБ.

- Я еврей, три дня не брился, - объяснял он. - Наверное, был очень похож на террориста. И так повезло, что штурмовики меня не застрелили.

Зельцерман стоял под стеной театра с широко расставленными ногами минут пять-семь. У него отобрали все документы и деньги, которых потом, естественно, не вернули. Спецназовцы вывели, кроме того, еще одного заложника, актера Марата Абдрахманова, у которого были такие восточные, «татарские» черты лица. К тому же Марат был в мундире летчика - в момент нападения террористов он танцевал на сцене. Наконец появился еще один подозрительный заложник.

- Потом нас троих отвели в какой-то дом по соседству, - рассказывает Зельцерман. - Там мы еще немного постояли. А потом нас отправили на «фильтрацию». Так между собой говорили спецназовцы.

Слово «фильтрация» из армейского жаргона, которым так насыщен русский язык. Фильтровать - значит отделять гражданских от партизан или террористов. Стоит добавить, что за все время, пока он стоял у театра, Зельцерман не видел, чтобы кого-нибудь выносили. Важнее были «подозрительные» заложники, чем потерявшие сознание. Это еще один довод того, что главной задачей была ликвидация террористов, спасение заложников было не столь существенным.

- Обошлись с нами нормально, в стиле московских спецслужб, - рассказывал Зельцерман порталу «gazeta.ru». - Мне связали руки поясом. Марка не связали, потому что я сказал, что он артист. А тому, третьему заложнику, надели наручники. Нас привезли в школу на улице Дубровской, 16, и передали следователю, который стал меня допрашивать. Я попросил воды - не дали. Попросил, чтоб мне позволили позвонить в консульство - не позволили. Но пояс с рук сняли. Поскольку я приехал в Москву как раз в день нападения террористов, велели мне подробно рассказать, что я делал с момента приезда в Москву до того момента, когда попал в руки спецслужб. Три дня - от и до. По порядку, без спешки. После двадцати минут допроса, когда стало ясно, что я не террорист, стало легче. Мне дали воды и стали разговаривать значительно спокойнее. Но в сумме я давал показания около трех часов. И только потом я смог позвонить в посольство.

Лишь после допроса Зельцермана накормили. Выдали справку, удостоверяющую личность. Документы - водительские права и паспорт, а также деньги - не отдали. Что в этом странного, это же Россия.

Рядом с Зельцерманом в зале сидела Ирина Филиппова. Она, правда, потеряла сознание во время штурма, но быстро пришла в себя, когда ее вынесли из зала.

- Я проснулась уже в автобусе, почувствовала боль в легких, - вспоминает Филиппова. - Увидела людей в камуфляже и подумала, что террористы нас куда-то везут. Мы доехали до какого-то детского сада, и только тут я поняла, что люди в мундирах - наши. Всех, кто мог ходить, отвезли на допрос. В детском саду были какие-то женщины, давали нам воду, а офицеры спрашивали о наших фамилиях и еще о чем-то, я уже не помню о чем. Не люблю я вспоминать тот момент пробуждения, - продолжает она. - За окном темно, а внутри меня страшная физическая боль. Тогда я услышала за собой такой ужасный хрип девушки, как будто у нее что-то булькало в горле. И вокруг еще раздавались крики военных, но я все это еле слышала. Наверное, из-за шумовых гранат. Один из спецназовцев подошел и спросил: «Все в порядке?» А я не могла ответить, в горле пересохло. До сих пор по утрам чувствую сухость в горле. Автобус трясся и дергался, а у меня внутри все переворачивалось. Каждое торможение приносило ужасную боль. Не могу сказать, что там было много народу. В основном все сидели на креслах, но сколько их было, понятия не имею. А потом, после допроса в детском саду, я снова потеряла сознание и пришла в себя от холода в машине скорой помощи. И попала в городскую больницу № 7. Окна моей палаты в больнице выходили на Проспект Андропова. Недалеко оттуда, как раз накануне теракта, я купила квартиру и сделала ремонт. А окна палаты выходили на строительный рынок, где я долго выбирала нужные для ремонта материалы.

Хореограф Сергей Лобанков в свою очередь попал в кардиологическое отделение переполненной больницы № 13, и его спасали подчиненные Зубанова:

- Все бы закончилось совсем иначе, если бы спасательная операция была хорошо организована. Спецназ свою работу выполнил хорошо, к ним ни у кого нет никаких претензий, они мгновенно заняли здание, взрыв не произошел. Катастрофой было то, что делала медицина. И опять подчеркну - винить надо не медиков! В этой ситуации врачи были героями. Надо было только видеть, что творилось во время реанимации. Там врачи буквально ходили по телам, потому что некуда было класть потерявших сознание людей. В «тринадцатую» привезли примерно триста пятьдесят человек, треть всех заложников, которых в театре, по-моему, было где-то девятьсот - тысяча человек, - добавляет Лобанков. - Привезли их автобусами, в которые просто забрасывали штабеля тел. Всех этих людей надо было как можно скорее перенести лестницами, лифтами, по коридорам на третий и четвертый этажи, в разные палаты. Это тянулось бесконечно! Приходилось ждать лифт, пока он съедет вниз, пока поднимется. А дорога была каждая секунда. Помогали все, кто был в больнице - охрана, сестры, санитарки с кухни, повара.

Я попал в кардиологию. Туда вместе со мной положили еще девяносто человек, повторяю - девяносто человек! Все без сознания, и в каждого нужно было вдохнуть жизнь. Некоторые лежали на кроватях, большинство положили на пол, в коридоре. Вначале не приходящими в сознание людьми занимались четыре человека, потом подошла вторая смена, которая по телевизору услышала, что происходит. Всего восемь человек. Выглядело все так: подходят к одному - сердце, дыхание, начал приходить в себя, идут к другому, к третьему, к следующему. Эта восьмерка поставила на ноги девяносто человек. Каждому досталось по пятнадцать пациентов. А ведь это тяжелый физический труд, нужно сделать искусственное дыхание, массаж сердца.