Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

Нет ничего нового под луной, но стоит учитывать чужие ошибки. После того, как президент США Теодор Рузвельт в первое десятилетие ХХ века сбил спесь (и очень вовремя) с «баронов-грабителей» — американских олигархов, легко покупавших политиков и судей, другой президент, Вудро Вильсон (занимал пост в 1913-1921 гг), уже позволял себе угрожать финансовым воротилам виселицей. Банкиров Вильсон называл «воровским сословием», а за улицей банков Уолл-стрит при нем закрепилось второе имя «Воровской каньон». Неприязнь к крупному бизнесу, внедренная этими президентами31 и поддержанная прессой, стала, как считают историки, одним из факторов, приведших США к Великой Депрессии с разорением половины населения страны и миллионами бездомных.

А еще у нас как с писаной торбой носятся с Вебером, любят оттуда торжествующе цитировать про деловую этику, добавляя, что уж это точно не русское. Но вот рассказ англичанина Стэнли Хогга, записанный через четыре года после революции. «Он 50 лет торговал в России, а до этого — его отец, у них были мебельные мастерские в Москве и Харькове… Ни разу за свои 50 лет в России он не подписывал контракт. Он говорил, что Россия была единственная страна, где контракты заключались не на бумаге, а на словах. Сделки на 20-30 тысяч рублей заключались за чашкой чаю. „Ни с меня, ни я — никогда расписки не брали. Сорок тысяч я раз дал артельщику, которого прежде не знал, и он мне привез заказ и дал отчет до последней копейки. Только в России можно было так торговать“» (Н.В. Волков-Муромцев, «Юность. От Вязьмы до Феодосии», М., 1997, с. 100)32.

Старинная деловая этика России — это нечто поразительное. Если должник сверх меры тянул с возвратом долга купцу, чем тот ему угрожал в качестве крайней меры? Смотри, говорил купец (или лавочник), вычеркну тебя из списка, сотру с грифельной доски. Такое удаление означало больше, чем позор, его скрытое послание было следующим: в этой жизни тебе уже не будет позволено расплатиться со своим долгом. И угроза в большинстве случаев действовала.

На первый взгляд, от этого ничего не осталось. Но только на первый. Чем объяснить мощь российской теневой экономики33, на чем она держится? На умении решать вопросы, обходясь без сложных, поглощающих время и деньги юридических процедур, на традиции купеческого слова. Да, эту традицию унаследовала у нас «теневая» среда, чья деятельность не нуждается в горах документов и в юристах, берущих за свои услуги 500 долларов в час. Теневики это презирают, им достаточно устного соглашения. «Теневая экономика» живет по «понятиям» — и это делает ее эффективной.

Во всем мире теневая экономика имеет свойство постепенно выходить на свет (продолжая вместе с тем самовоспроизводиться в тени). Осмелюсь утверждать: традиции купеческого слова, которые и есть деловая этика, перетекут, уже перетекают, в открытый деловой мир.

Что же до старинной оборотистости, она за советские годы только закалилась. Эта оборотистость позволила российскому бизнесу возродиться из праха и встать на ноги во враждебной среде 90-х. Она же помогает ему сегодня прикидываться бедным, хотя это не продлится долго. Мировой опыт учит, что государство, заслуживающее называться государством, способно за исторически краткий срок заставить своих граждан платить налоги — почти всех и почти полностью. Что соответствует величине 75-80%. Когда и если это произойдет, мы узнаем об истинных размерах нашей экономики. Изумлению не будет предела.

Конечно, в новом среднем классе предприниматели не составляют большинства, это и невозможно, но без них никакого среднего класса не было бы. Они создали огромное количество пристойно оплачиваемых рабочих мест, а значит, и платежеспособный спрос. Именно благодаря им в России сегодня 25 миллионов пользователей Интернета, 140 миллионов абонентов сотовой связи (на 143-миллионное, по официальным данным, население страны!), 20 миллионов человек ежегодно бывают за границей (не в СНГ!). Благодаря предпринимателям налицо поразительный, небывалый в истории России издательский бум, удвоилось число музеев, возродились отечественное кино и театр. И это только начало: ведь рыночная экономика стартовала у нас исторически вчера — в январе 1992 года, с отпуском цен и с законом «О свободе торговли».

Те, кого удивляет столь стремительная эволюция российского общества, просто никогда не задумывались о том, что предпринимательская модель поведения доминировала и в СССР. Мы ее не замечали, как не замечаем воздух, потому что она была абсолютно естественна. Все активное население страны практически постоянно искало способы обойти противоречащие человеческому естеству и здравому смыслу законы — даже не формулируя это так для себя. Просто на пути жизни лежали завалы, которые необходимо было преодолевать с помощью более или менее сложной комбинаторики. Такая комбинаторика — ничто иное, как сублимация рыночного и предпринимательского поведения. Вот где соединялись негласная свобода и негласная собственность.

Удивительная вещь: в СССР даже во времена максимального удушения всего не-социалистического законно существовала такая форма анонимного хранения денег, как сберегательная книжка «на предъявителя». Живые свидетели 40-х, 50-х, и 60-х годов в один голос утверждают: ее можно было завести без предъявления каких-либо документов, сколько угодно пополнять (и опорожнять) вклад, передать любому лицу, а то лицо могло передать третьему и т.д. Любой физический обладатель сберкнижки мог получить деньги, предъявив лишь ее саму, ничего более. И, верх удобства, счет можно было пополнять, не предъявляя саму сберкнижку — требовалось лишь знать ее реквизиты.

«Вы деньги эти на сберкнижку на предъявителя положите, она мне сердце греть будет, как в подвал за Фоксом пойдем!» — говорит ряженый муровец в фильме «Место встречи изменить нельзя» бандитскому пахану. И пахан посылает кого-то из своих шестерок в сберкассу открыть счет на предъявителя и положить на него 20 тысяч рублей — ситуация хоть и придуманная, но ничуть не невероятная.

Позже (кажется, в конце хрущевских времен или сразу после) порядки изменились. Принцип «на предъявителя» сохранялся, сама сберкнижка попрежнему не содержала сведений о ее открывателе, но чтобы ее завести, уже требовался паспорт, и ваши данные заносились в формуляр. Вы могли, как и раньше, передать или подарить эту сберкнижку абсолютно кому угодно, но когда одаряемый приходил за деньгами, у него тоже спрашивали паспорт, так что ваша трансакция могла быть отслежена. Подобный счет можно открывать в некоторых банках и сегодня, это не опасно для общества, особенно в эпоху электронных сетей. Но как могли существовать, по сути, полностью анонимные счета — похлеще чем в швейцарских клубных банках — в доэлектронную эпоху, в «стране социализма», да еще в самые тоталитарные годы?