Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

Не надо объяснять, что это такое — в пожарном порядке сорваться всей семьей с места, где ты родился и вырос, бросить почти все, что имеешь, лишиться привычного круга, переехать из невоюющей страны в воюющую(!), где тебя совершенно неизвестно что ждет, где молодых мужчин наверняка мобилизуют в армию, где людям с иностранными дипломами и навыками, часто нетвердым в немецком языке будет адски трудно найти работу, где старшее поколение вымрет в первые же месяцы потому что стариков нельзя переселять, где придется заново обучаться практически всему... И так далее. А чего ради? Откликаясь на призыв руководителя другой страны?!

Но немцы, сотни тысяч человек, послушно переселились. В неправдоподобно краткие сроки!

Это событие ныне изображают исключительно как бегство перед лицом неотвратимого прихода большевиков. Но почему же переселились более ста тысяч немцев из итальянского Южного Тироля, из Румынии, Словакии, Венгрии, Болгарии, Греции, Югославии, Финляндии, из «Протектората Богемия и Моравия» — из стран не собиравшихся осенью 1939 года воевать и совершенно не ждавших прихода большевиков? В первые же месяцы после гитлеровского призыва ему подчинилась значительная часть или достаточно высокая доля (кроме Венгрии) немецкого населения названных стран. Почему? Да потому что эти люди всем своим воспитанием и вековыми традициями были приучены с восторгом повиноваться Тому, Кто Отдает Приказы. «Дайте мне начальника, и я поклонюсь ему в огромные ноги».

Легко себе представить, как повели бы себя на месте этих немцев русские, находившиеся в таких же диаспоральных условиях. Предположение, что подчинилось бы три процента я отвергаю как совершенно экзотическое.

Не все просто и с Прибалтикой. Повелось считать, что советско-германский Договор о ненападении 23 августа 1939 года («Пакт Риббентроп-Молотов») предусматривал присоединение Прибалтики к СССР, о чем, мол, знал тогда каждый — вот немцы и эвакуировались. Это позднейшие домыслы. Ни в пакте, ни в тайных протоколах к нему о присоединении или оккупации нет ни слова, говорится лишь о разделе «сфер интересов». В ноте, врученной Риббентропом советскому послу Деканозову утром 22 июня 1941 года, едва ли не главная среди претензий к СССР такова: «При заключении пакта [о ненападении] 1939 г. советское правительство заявляло, что оно, за исключением находившихся в состоянии разложения областей бывшего польского государства, не имеет намерения ни оккупировать государства, находящиеся в сфере его интересов, ни большевизировать, ни присоединять их».

То есть, присоединение Прибалтики к СССР стало почти для всех неожиданностью. Хотя слухи могли ходить какие угодно, в 1939 году здешних немцев не запугивали большевиками, а призывали: вы нужны на новых землях, отнятых у Польши и присоединяемых к Рейху. Около 400 тысяч «фольксдойче» предполагалось расселить в новосозданных гау «Данциг–Западная Пруссия» и «Вартеланд» на еще вчера польских землях.

По воспоминаниям свидетелей событий, в Таллине «8 октября [1939 года] немецкие культурные самоуправления разослали гонцов по домам с извещением: считающие себя немцами должны с завтрашнего дня [! — А.Г.] быть готовыми к отъезду и ждать распоряжений». Рижская немецкоязычная газета «Ригаше рундшау» внушала 30 октября 1939: «Те, кто в эти дни отделит себя от национальной группы, с тем, чтобы остаться здесь, навеки отчленяется от немецкого народа. Он должен это знать, ибо его решение касается также его детей и внуков. Потом это решение нельзя будет изменить».41

До конца 1939 года из трех стран Прибалтики в Германию выехало 123 тысячи немцев — 68% здешнего немецкого населения. Заведомо не все они были гонимы мрачными предчувствиями (увы, через полгода оправдавшимися), у значительной часть — боюсь, большей — просто сработал инстинкт повиновения42.

Наш прорыв к свободе

Всего два десятилетия назад казалось, что вырваться из тоталитарной западни невозможно в принципе, однако Россия сделала это. Она вернула себе демократические свободы, открытое общество, политический плюрализм, многопартийную систему, рыночную экономику — то, чего она лишилась в 1917 году. Этот опыт России уникален. Свой тоталитаризм она победила сама — в отличие от Германии, Италии, Японии, где тоталитарные режимы были сокрушены внешними силами.

Победа России над своим внутренним тоталитаризмом — событие не менее судьбоносное, чем ее другая величайшая победа, над тоталитаризмом внешним, над гитлеровской Германией. То есть, на исторически кратком, меньше полувека, отрезке Россия дважды совершила почти немыслимое. Значит, мы можем всё. МЫ МОЖЕМ ВСЁ. Эти слова отныне заслуживают стать нашим национальным девизом.

Всеми как-то быстро забылась та удивительная внутренняя готовность к свободе, которая оказалась присуща России. Приходится напоминать, хотя вроде бы это должен знать каждый старше 35, что антитоталитарный прорыв в СССР возглавила Россия. Начиная с 1985 года, при первых же цензурных послаблениях, из Москвы, Ленинграда, Новосибирска, Томска, Саратова, Горького, Свердловска, из дюжины академических городков (оттуда же, откуда до того десятилетиями шел самиздат) стали открыто и громко распространяться идеи и импульсы свободы, столь смелые и последовательные, что поначалу местные элиты в советских республиках и будущие вожди «народных фронтов» и рухов в ужасе шарахались, подозревая ловушку, и в лучшем случае лепетали: «Больше социализма!» (и уж совсем шопотом: «Региональный хозрасчет!»).

Революция 1988-1991 годов была российской революцией, остальные «советские республики» шли по ее пятам, чтобы затем воспользоваться ее плодами43. В своей книге «Украина — не Россия» Л.Д. Кучма описал, как это было в украинском Верховном Совете: «Собрались, проголосовали, стали независимы и спустились в буфет<���…>, ни единого выстрела<���…>, никакого противодействия ниоткуда» (стр. 431).

То же относится и к Восточной Европе. Как ни стараются сегодня в странах региона об этом забыть, каждая из них избавилась от коммунистического режима не сама по себе, она была избавлена от него Москвой, вплоть до прямой режиссуры событий. Лишь про Польшу можно сказать, пишет Ален Безансон, что она «отчасти освободилась собственными силами». Не замечательно ли, что ни слова, ни вздоха благодарности Москва ни от одной из этих стран не дождалась? Более того, нам, того гляди, начнут рассказывать, что «бархатные революции» совершались под обстрелом советских танков.

Россия покончила с изоляцией от мира, ввела многопартийную демократию и совершила бросок от централизованной плановой экономики к рыночной. И не в условиях диктатуры, а постоянно подтверждая легитимность перемен всенародным голосованием. Благодаря воле новой России преодолен раскол Европы, ликвидирована Берлинская стена, остановлена гонка вооружений, резко сокращены ядерные арсеналы. Ничто из этого не было гарантировано само собой.