Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

Любовь к досугу и увеселениям на Руси четко выражена на протяжении всей ее письменной истории. Описание того, как развлекались жители Пскова пятьсот лет назад, в 1505 году, кажется до странности знакомым сегодняшнему читателю: «Весь город поднимался; мужчины, женщины, молодые и старые, наряжались и собирались на игрище... начиналось, по выражению современника, ногам скакание, хребтам вихляние... происходило много соблазнительного по поводу сближения молодых людей обоих полов».81 Церковь старалась умерить веселый нрав народа и в киевские, и во владимиро-суздальские, и в московские времена. В петербургский период у нее уже не было прежней силы. В 1743 Синод обращается в Сенат с ходатайством о запрете «скачек, ристаний, плясок, кулачного боя и других бесчинств», но получает ответ: «подобные общие забавы... служат для народного полирования, а не для какого безобразия».

«Склонность к веселостям народа здешней губернии, — сказано в «Топографическом описании Владимирской губернии за 1784 год», — весьма видна из того, что они не только в торжествуемые ими праздники при пляске и пении с своими родственниками и друзьями по целой неделе и более (! — А.Г.) гуляют, но и в воскресные летние дни». Другое описание, другая губерния, Тульская: «Поселяне сей губернии нрава веселого и в обхождении своем любят шутки. Пение и пляски любимое ими препровождение времени».

Народные игры (помните некрасовское: «в игре ее конный не словит...»?) и развлечения часто отличала замысловатость, приготовления к ним требовали времени. В Костромской губернии, «в больших вотчинах в Сыропустное воскресенье сбирается съезд из нескольких сот (! — А.Г.) лошадей» со всадниками, ряжеными в соломенные кафтаны и колпаки82. Весьма сложной (наездник прорывался к снежной крепости через препятствия), требовавшей долгой подготовки была изображенная Суриковым забава «взятие снежного городка».

Описания народной русской жизни более близких к нам времен — конца XIX-начала XX вв. (такие, как большая книга «Народная Русь» А.А. Коринфского, М., 1995, впервые вышедшая в 1901 году) — также переполнены свидетельствами о праздниках и увеселениях.

Досуг в России весьма ценили и городские жители. У них эта черта породила около трехсот лет назад такое сугубо русское явление, как дачная жизнь — явление, постепенно ставшее воистину массовым. В Европе нечто подобное стало появляться лишь в последние десятилетия ХХ века. По контрасту, протестантская Европа и Америка между XVII веком и Первой мировой войной отдыхали мало. Воскресенье посвящалось церкви и домашним делам, отпуск был еще в диковину. Отдыхал тонкий слой богатых бездельников. Реформация почти исключила отдых из программы жизни, чем немало содействовала экономическому рывку Запада. На появление в России дачной жизни в столь далекие времена можно смотреть и как на опережающий социальный прорыв, и как на пример того, насколько нации опасно расслабляться до построения основ изобилия. Верны обе точки зрения.

Почти для любого русского свободное время — это время свободы. Свободное — значит, проводимое в свое удовольствие, не занятое делами, принадлежащее только мне, вырванное из будней и так далее. Определение можно менять, неизменно лишь подлежащее «время». Время ощущается как высшая ценность. Нельзя выкупить обратно скверно потраченный день. Вот почему мотивация к труду во внеурочное время даже за хорошее вознаграждение срабатывает у нас не во всех тех случаях, когда она безусловно срабатывает на Западе. Другими словами, с любовью к свободе прямо связан один наш важный недостаток: у нас сравнительно мало трудоголиков. Но может быть это не такой уж недостаток.

Качество жизни в России по некоторым важным параметрам и сегодня выше, чем на Западе, несмотря на отставание в уровне материальных благ. Наши горожане (сельских жителей сравнивать труднее) гораздо меньше невротизированы. Массовая потребность западных людей в психоаналитиках обычно вызывает у нашего человека веселое изумление. Сколько же они вынуждены в себе подавлять и зажимать, если могут приоткрыться только врачу?

В любопытной и во многом неожиданной книге Леонида Кучмы «Украина — не Россиия» несколько страниц посвящено сравнению русского и украинского национальных характеров. «Среди русских — пишет он, — вряд ли получит широкое распространение психоанализ по Фрейду — это когда персона, озабоченная своими проблемами (обычно дама), исповедуется специалисту по неврозам, рассказывая ему то, что не расскажет никому. Русские дамы прекрасно исповедуются друг дружке, им психоаналитик без надобности». По-моему, очень точно. Удивительно ли, что успех двадцатилетних, начиная с конца 80-х, усилий по пропаганде фрейдизма в России оказался близок к нулевому?

Дело не только в психоаналитической практике как таковой, но и в постулатах учения, лежащих в ее основе. На Западе почему-то почти все согласились с утверждением Фрейда, что детство является самым тяжелым и несчастным временем жизни. Видимо, имели основания согласиться. В России же подобные идеи просто не имеют шансов, и тоже неспроста. Выше, в главке «Цена чести» речь уже шла о том, как поражают английские мемуары, романы и биографии описаниями несчастного детства и отсутствием душевного тепла в семье, тогда как русские воспоминания о детстве — сплошь счастливые воспоминания.

Столь разное восприятие вряд ли может быть случайным. Возможно, Набоков зря называл автора фрейдизма «венским шарлатаном». Рискну предположить, что учение Фрейда просто более справедливо для западноевропейцев, чем для родины Набокова.

Качество жизни складывается из многих составляющих. Мы с приятелем приехали на его машине в Париж из пригорода, где он живет, для участия в некоем вернисаже, на котором он хотел меня с кем-то познакомить. Мы мучительно долго кружили в ближних и дальних окрестностях выставочного зала в поисках, где бы приткнуть его «пежо». Ни одного места, платного или бесплатного, найти не удалось. Изъездив чуть ли не весь «аррондисман», потеряв больше часа и множество нервных клеток, мы поняли, что поиски утратили смысл. Мой друг сказал, что все нужные люди уже наверняка разошлись, так что он завезет меня в мою гостиницу, а сам вернется в свой «банльё» (пригород). Я не стал огорчать своего раздасадованного (фрустрированного, по-научному) собеседника рассказами о том, что в Москве, где машин не меньше, чем в Париже, такое было бы невозможно: правила (и обычаи!) парковки менее жестки и место можно найти всегда — не в этом переулке, так в соседнем, в проезде между домов или во дворе.

На качество жизни сильно влияет то, как люди проводят досуг, как общаются. Вклад России в технологию досуга совсем неплох: именно у нас около трехсот лет назад родился такой социально-культурный феномен, как дачная жизнь. Дача — это русское изобретение, которое теперь перенимает (или изобретает для себя заново) остальной мир83.