Газета День Литературы - Газета День Литературы # 80 (2004 4)

Ворон над берегом кружит.

А горемычный мой Русский вопрос

Доблестно пугалом служит.

КРАЙ

Не надо ни ада, ни рая.

Я был и в аду, и в раю.

Что хата родимая с краю,

Когда вся страна на краю?

Поднявшись на зореньке ранней,

Сутулясь, бреду на закат...

Кто Родину любит — тот крайний.

А крайний во всем виноват.

Ни адом кромешным, ни раем

Вовек не загладить вину.

Не я ли отеческим краем

Свою называю страну?

Не я ли, не я ли, не я ли

Пронес вас сквозь ад и сквозь рай,

Бескрайние русские дали —

Погибельной пропасти край!

Мир грешный давно б завалился

В провал огнедышащих вод,

Когда б на краю не толпился

Пропащий мой русский народ.

***

Боже! Как кладбище помолодело,

Как раздобрел ненасытный погост!

Там, где раздольно пшеница гудела,

Ныне кресты поднялись в полный рост.

Многим лежащим здесь простолюдинам

Хлебушек русский был не по зубам.

Знаю: не все только хлебом единым,

Но и не все же — любовью к гробам.

Тут молодые цветущие лица

С каждой могильной взирают плиты.

Прежде раздольно гудела пшеница.

Ныне гудят гробовые кресты.

Это ж какое и как пепелище

Русской земли разутешилосъ тут?

Срок подойдет — а на новом кладбище

Места старухи себе не найдут.

***

Горемычная моя муза,

Ты опять недовольна чем?

Я писательского Союза

И Литфонда России член.

Мне стипендию Минкультуры

Выделяют раз в десять лет.

Экзальтированные натуры

Утверждают, что я поэт.

Государственных нету премий

И правительственных наград.

Но и Пушкин — российский гений

Не толкался у царских врат.

Он с завиднейшим постоянством

Шваль придворную презирал.

И гордился своим дворянством,

А не тем, что стихи марал.

А поскольку дворянства нету,

И пред Господом все равны,

Как талантливому поэту,

Мне на Родине нет цены!

По стихам моим дуры плачут.

Им немил без меня бел-свет,

В Переделкино нету дачи,

И в Малеевке дачи нет.

Для родимой семьи обуза —

Ни хрена не нажил строкой...

Горемычная моя муза,

Ну зачем я тебе такой?

***

Самара — ночная жар-птица,

Родная моя сторона!

Кому — запасная столица.

Кому — записная жена.

Могильному ворону "Букер",

Как пропуск в кромешный Аид.

А нам грозный сталинский бункер

Дремать-почивать не велит.

Прижились мы сбоку-припеку

У Волги на самом краю,

И все же мы ближе к востоку,

А это почти что в раю.

Не будем о дьявольских кознях

Пенять благодарной судьбе,

Пока еще серенький козлик

Танцует на нашем гербе.

***

Дверь железная у входа.

Окна — кованый металл.

Вот желанная свобода,

О которой я мечтал!

За спиной засов подъездный

Выстрелом прогрохотал.

Вот он — занавес железный.

Тот, который я ругал.

Зря стучитесь, бедолаги!

Не открою никому!

Это — мой особый лагерь,

Мой ГУЛАГ в моем дому.

Не ищите, мои дети,

Кто украл у вас страну.

Это я в железной клети

Срок пожизненный тяну.

Это я обрел свободу.

Вот она — ни взять, ни дать!

И за это мне, уроду,

Век свободы не видать!

***

А над землей родное солнце

Ласкает светом этажи.

А под землей в гнилом колодце

Спят малолетние бомжи.

Луч, проскользнувший в щелку люка,

Их нежно лижет по щекам.

Хоть жизнь — паскуднейшая сука,

И все ж она добра к щенкам.

Беспечно русская синица

Поет про Родину свою.

Что этим спящим детям снится

В их обворованном раю?

Быть может, импортная койка

Иль заграничная жратва?

Большая жирная помойка —

Столица Родины Москва.

Покуда блеешь ты с похмелья

О материнстве и любви,

В глубоком мрачном подземелье

Спят дети сирые твои.

Пока придворные витии

С трибун возносят демократь,

Не нация и не Россия —

Канализация нам мать!

ОТЦЫ И ДЕТИ

В небесах ревели истребители.

В подворотнях шастали каратели.

Ваше поколенье — победители.

Наше поколение — предатели.

С вами лозунг: "Люди, будьте бдительны!"

С нами — "Будьте, граждане, внимательны!"

И не все вы были победители,

Да и среди нас не все предатели.

Но гореть, гореть нам синим пламенем —

Общая судьба всем уготована.

И плевать мне, под которым знаменем

Русь моя безвинно замордована!

***

Речка Татьянка... Здесь лютые тати

С давних времен норовят обитать.

Не обижайтесь, сестры и братья!

Я их потомок, и, стало быть, тать.

В этом трагическом мире суровом

Вынес при жизни мне Бог приговор:

Я промышляю Божественным словом,

И перед Господом, стало быть, вор.

Это не значит, что подорожали

Шансы на высший и праведный суд.

Просто стихи из небесной скрижали

Вечно поэты безбожно крадут.

Сам я такой — то гулянка, то пьянка.

Смертных грехов и Господь не сочтет!

Если б не светлая речка Татьянка,

Что из небесной скрижали течет...

Берегом Родины тяжко ступаю.

Может, хоть так отмолю я грехи.

Тем, что из речки разбойной черпаю,

Как из небесной скрижали, стихи.

***

Налейте, налейте вина!

За всех я сегодня плачу!

Срывается в пропасть страна,

И я вместе с нею лечу.

Всему я, всему я виной.

Меня попрошу не жалеть.

А вы полетите со мной?

Всем вместе сподручней лететь.

Стаканами дробно звеня,

Плечом примыкая к плечу...

Слабо вам прожить без меня?

А я в неизвестность лечу.

А я со страною родной

Растаю в небесной дали...

А вы полетите со мной,

Соколики русской земли?

Опора ее и броня

И в жизни и на небеси,

Дай Бог вам прожить без меня,

Но Бог упаси — без Руси!

***

В парадных военных расчетах:

Великая слава течет...

В расчет не берут желторотых.

Их скромная слава не в счет.

Оркестров мажорное форте —

Бесстрашным солдатам страны.

А дети победного фронта

Стоят у обочин войны.

И с ними стоит моя мама

И машет героям рукой...

Салютов небесная манна

Над Родиной плещет рекой!

За спинами граждан нарядных,

Ничуть не смущая их вид,

На ящике из-под снарядов

В слезах моя мама стоит.

Вот так всю войну простояла,

Поскольку росточком мала.

Снаряды она снаряжала

И верой в Победу жила.

Не то моей маме обидно,

Что горьким был доблестный труд,

А что из-за роста не видно,

Как строем гвардейцы идут.

Несметные выпали беды

На долю геройской страны.

А дети священной Победы

Стоят у обочин войны.

В толпе ротозеев парадных,

Ничуть не смущая их вид,

На ящике из-под снарядов

Военное детство стоит.

Во всяком случае, ни в одной из линий моих предков ни одного еврея последние полтораста лет не просматривается. Ну а что там было прежде, так тут, как у всех, — полная неизвестность.