Семен Резник - Вместе или врозь? Судьба евреев в России. Заметки на полях дилогии А. И. Солженицына

Юго-Западные железные дороги принадлежали акционерному обществу, но председателем правления был И. С. Блиох — еврей, правда, давно принявший христианство, так что по российским законам и он не был евреем. Но государю его собственные законы были не указ; он твердо верил, что только строптивые «жиды» не позволяют русскому царю наслаждаться быстрой ездой. [90] За это, между прочим, он через несколько лет поплатился жизнью, ибо руководители «нежидовских» железных дорог в большей мере боялись разгневать государя, нежели его угробить. В 1888 году тяжелый царский поезд, мчавшийся с курьерской скоростью, потерпел крушение у станции Борки. Благодаря своей геркулесовой силе, царь удержал обвалившуюся крышу вагона, но надорвался и заработал болезнь почек, которая свела его в могилу в возрасте 49 лет. Тем самым была предрешена и судьба Российской империи, доставшаяся неспособному править Николаю II, который привел ее к краху. История стол же печальная, сколь поучительная. Так что стремление Солженицына оспорить юдофобство Александра III не убедительно.

Нельзя не удивляться двойной бухгалтерии солженицынского повествования. Например, в иных случаях можно подумать, что Еврейская энциклопедия служит для него высшим авторитетом, но когда в той же энциклопедии он находит фразу: «Власти действовали в тесном контакте с приехавшими [погромщиками]», — он решительно протестует (стр. 189). Крайне недоволен он мнением Льва Толстого, которому-де «в Ясной Поляне было „очевидно“: все дело у властей в руках. „Захотят — накликают погром, не захотят — и погрома не будет“» (стр. 190), а вот мнение Глеба Успенского его вполне устраивает: «Евреи были избиты именно потому, что наживались чужою нуждой, чужим трудом, а не вырабатывая хлеб своими руками»; «под палками и кнутами … ведь вот все вытерпел народ — и татарщину, и неметчину, а стал его жид донимать рублем — не вытерпел!» (стр. 193). [91]

Ну а как насчет свидетельства такого осведомленного человека, как С. Ю. Витте: «Еврейский вопрос сопровождался погромами. Они были особенно сильны при графе Игнатьеве. Граф […] [И. И.] Толстой, вступивший вместо Игнатьева, сразу их прекратил». [92]

Поскольку это и подобные свидетельства в книге Солженицына не приводятся, то и выходит у него, что в погромах 1880-х годов были повинны сами евреи, донимавшие народ рублем хуже, чем в прежние времена татары огнем и мечом!

Синагога в местечке Демиевка после погрома

А еще, по Солженицыну, «общее возбужденное состояние населения обязано пропагандистам» (стр. 193), причем имеются в виду прокламации революционеров, которые пытались делать ставку на то, что погром евреев перерастет в бунт против власти. Такая пропаганда действительно велась. Кое-где разбрасывались погромные прокламации «Народной воли», «объяснявшие» народу, что евреям-де покровительствуют власти, якобы помогающие им «эксплуатировать» народ. В том, что такие прокламации были, удивляться не приходится; достаточно вспомнить, что и Маркс с Энгельсом, и их главный соперник в руководстве рабочим движением Михаил Бакунин, и многие другие виднейшие идеологи революции на Западе и в России с ненавистью относились к евреям. Маркс, Энгельс и другие «вожди пролетариата» видели в евреях олицетворение ненавистной им «буржуазности», другие юдофобствовали на бытовом уровне, а в иных (особенно в Марксе) идеологический и бытовой антисемитизм совмещались, усиливая друг друга. Неудивительно, что подобные настроения не были чужды части русской революционной молодежи, находившейся под идейным влиянием западных социалистов и, конечно, Бакунина. Однако в период погромов 1880-х годов антисемитские прокламации революционных организаций не могли иметь сколько-нибудь широкого хождения, потому что организации эти были разгромлены, от них тогда мало что оставалось. Если эти прокламации представляют интерес, то для понимания идеологии «Народной воли», а не для истории самих еврейских погромов. Для этой истории куда большее значение имела ничем не ограниченная пропаганда в официозной печати, переполненной злостными антисемитскими инсинуациями. О том, как эта печать в ту эпоху отравляла умы и сердца россиян, можно судить хотя бы по печально знаменитой статье Ф. М. Достоевского «Еврейский вопрос» (1877), в которой великий писатель с полным доверием цитировал целый ряд таких публикаций. [93]Можно представить себе, как они действовали на более примитивных читателей, а через них — и на безграмотную массу. Но эту пропаганду Солженицын не примечает. Она — не в счет.

Итак, все кругом виноваты — и сами жертвы погрома; и не выдержавшие гнета рублем погромщики, которые «были вполне убеждены в законности своих действий, твердо веруя в существование Царского указа, разрешающего и даже предписывающего истребление еврейского имущества» (стр. 195); и народовольцы в купе с чернопередельцами; но только не власти, которые были обязаны не допускать погромов или подавлять их в зародыше, а в случае неподавления — выявлять и карать виновных в попустительстве.

Все, что сделало правительство по следам погромов, — это «вновь усилило ограничительные меры против евреев» (стр. 199). «Эту обиду [евреев] нужно отметить и понять, — сочувствует пострадавшим Солженицын, — однако тут же спешит добавить. — Но и в позиции правительства следует разобраться объемно» (стр. 199). Как он понимает эту объемность, мы уже показали.

Еще менее адекватно Солженицын освещает Кишиневский погром 1903 года. Он опирается на «единственный документ, основанный на тщательном расследовании и по прямым следам событий, — Обвинительный акт , составленный прокурором местного суда В. Н. Горемыкиным, „который не привлек к делу ни одного еврея в качестве обвиняемого, что вызвало резкие выпады против него в реакционной печати“» (стр. 321).

Закавыченные автором слова из Еврейской энциклопедии призваны показать, что Обвинительный акт В. Н. Горемыкина был вполне нейтральным или даже проеврейским документом. Между тем, Солженицыну должно быть известно, насколько необъективно велось следствие, которое легло в основу этого Акта , как запугивали свидетелей, как делались откровенные подчистки и искажения при записи показаний тех, кого не удавалось запугать. Об этом писал в своих дневниках В. Г. Короленко, чью объективность Солженицын вроде бы не оспаривает. Об этом адвокаты подавали официальные прошения в судебные органы и тому же прокурору Горемыкину, но без результата. Что касается истинных симпатий и антипатий прокурора, то они видны хотя бы из его — не приводимого Солженицыным — «Секретного представления» в Министерство юстиции от 1 августа 1903 года «о деятельности приехавших в Кишинев адвокатов, подготавливающих материалы для защиты интересов потерпевших во время погрома евреев на предстоящем судебном процессе». [94]