Газета День Литературы - Газета День Литературы # 163 (2010 3)

Это две любви, но по изначальному потенциалу, по тому, что стояло в отношениях героев с момента зарождения чувства, – две различные, даже противоположные стихии.

В первом случае главенствует жажда высшего духовного начала – желание создания семьи как единой плоти ("Да прилепится мужу к жене и будут одна плоть", – говорит апостол Павел в одном из своих посланий). Во втором первенствовал инстинкт плоти.

Но автор, и это замечательно, не становится в позу обличителя. Всё происходящее, повторяю, он исследует через создание художественных образов.

Петя у него более горячий, вспыльчивый, непосредственный. Но душа его – чистый лист бумаги, на котором ещё не написано ничего порочного. Он искренне верит в идеалы ленинизма. Но столь же искренне и непорочно предан своей первой любви. А раз так, то довольно быстро в его сердце вселяется и любовь к Богу. (Столь же категоричная и преданная.)

В отличие от него, Павел – натура, хотя тоже страстная, но более рациональная. И я, честно признаюсь, до конца так и не понял – а зачем ему вообще была нужна любовь Полины? В этом моём вопросе нет упрёка автору. Он замечательно, правдиво вывел образ своего героя. И этот оживший герой оказался растерянным перед возникшими чувствами – чувствами, столь больно опалившими его. Ведь с какой великой настойчивостью он добивался ответной любви! Но произошедшая между ними близость (в отличие от Вари, со стороны Полины это была жертва, и после случившегося каким-то великим своим женским чутьём она поняла, что жертва напрасная – оттого столь трагично и пережила произошедшее), ничего не прибавила в их отношениях, а напротив, положила начало расколу. Тому самому духовному расколу, с которым они с Павлом справиться уже не смогли. Ибо всё произошедшее было вне Бога.

Вообще образ Полины в романе, что называется, сложно замешан. В самом начале романа мы узнаём, что о ней по посёлку уже идёт некий слушок – не совсем приятный и не столь уж и безобидный для девичьей репутации. Со всех сторон Павлу постоянно льют в уши мнимые благодетели эту сарафанную молву. Затем во время последней размолвки Павел становится свидетелем того, как в памятную для него новогоднюю ночь Полину провожает до дому другой. А незадолго до отъезда в старательскую артель ранним утром он совершенно случайно застаёт её за тем, как она возвращается после ночного гуляния на проводах в армию своего одноклассника. При этом Полина, словно чувствуя себя в этом виноватой, скрывается с глаз долой. И хотя ничего в этих эпизодах открыто-предосудительного нет, но, как говорится, нет дыма без огня.

И все эти эпизоды вызывают в сердце Павла (книжного мальчика, мечтающем об идеале) приступы жестокой ревности, терзают его любящее сердце. Любящее потому, что он, несмотря на всё это, продолжает добиваться от Полины взаимности. И не просто какой-либо привязанности, но – именно любви. Никак не меньше!

И, тем не менее, этого поставленного на его пути испытания он не выдерживает. И, наверное, именно поэтому на протяжении всего романа он постоянно искушаем попеременно влюбляющимися в него, по-своему интересными девушками. В этой борьбе с искушениями, порою, благодаря случайному вмешательству извне, или особенным стечением обстоятельств, он выстаивает едва-едва. Немалую роль в этом играет его глубокая сердечная привязанность не столько к Полине, сколько к тому бережно хранимому глубоко в сердце идеалу, который воспитался в его душе при чтении русской литературы. На то есть прямые и косвенные указания в романе.

Надо сказать, что и образы других действующих лиц романа Владимир Чугунов разработал с замечательной дотошностью и основательностью. Хотя и дал им на страницах произведения, может быть, не так много места для "действия и манёвра". Но и Трофим (студент Литинститута), и Николай Петрович (отец Вари, будущий священник), и Людмила Ивановна (его супруга), и Вовка Каплючкин (друг детства Павла), и Веруня (как бы посланная свыше в самый критический момент отношений с Полиной, практически, на гране отчаяния, за которым, не исключено, могло последовать и самоубийство), и Ванечка (совсем ещё мальчик, отрок, но со своей изюминкой), и неунывающий певун и выпивоха дядя Лёва Кашадов-Шаляпин (яркий представитель своего народа), и старатель Зёма, с простонародной наивностью и своеобразной мудростью излагающий свои представления о вере, рае и аде, и, конечно же, незабываемая великолепная Евгения Максимовна (Варина бабушка, для которой главное в жизни, даже главнее церковной обрядовости, – любовь), и многие другие действующие лица – вплоть до лишь в одном эпизоде появляющегося знаменитого московского художника, представителя русского авангарда, Арсения Ильича (а действие романа периодически перемещается и в столицу) – всё это фигуры не фоновые, а вполне самостоятельные, несущие одним им предназначенную "художественную нагрузку". Эта-то полифония разнообразных образов (живых, одухотворённых, характерных, мыслящих) и создаёт глубокое романное звучание произведения, в котором автор избегает "указующего перста", навязывания собственных суждений (разве что в эпизоде, касающемся разговора о сталинских репрессиях – но спишем это на незнание героя романа многих, открывшихся гораздо позже, документов), но позволяет самим героям, через их поступки и взаимоотношения сказать о жизни больше, чем иные философские трактаты и полемические рассуждения.

Лишён роман и какой-либо социальной окраски – если говорить о таковой в вульгарно-упрощённом значении. Нет, все приметы быта, реалии повседневной жизни в произведении, конечно же, присутствуют. Но эти детали не несут в себе заданной идейной нагрузки. Это именно детали быта. Это всё временное и проходящее. Герои же романа живут главным, вечным и это позволяет ощутить, осознать роман Владимира Чугунова "Молодые", как явление в нашей литературной жизни абсолютно новое и замечательное. Я думаю – это предвестник некой новой русской литературы, вновь зарождающейся после долгих лет надругательств и национального унижения.

Если мы хотим бороться за дальнейшее существование русской цивилизации, то должны думать не только о том, как адаптировать её к современным общемировым реалиям, но и ставить перед собой особые задачи, чтобы художественными методами строить свою цивилизацию XXI века. Это задачи невероятной сложности. И, тем не менее, они нам по силам.

В одном из интервью Владимир Чугунов отметил: "Мечтатель" (предыдущий роман писателя. – В.С.) открыл окно, через которое я увидел, если так можно выразиться, поле будущей русской культуры, именно такой, какой я её понимаю. Принял это откровение всем сердцем, и Господь сразу открыл замысел книги, которую я уже сейчас считаю книгой моей жизни. Может быть, именно для того, чтобы написать её, я и появился в этом мире. Иначе я бы просто не стал работать".