Михаэль Дорфман - ЧАРЛИ ЧАПЛИН СНИМАЕТ КОНЕЦ ЕВРЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА

Пока в наших сердцах

Дышит еврейская душа…

Еще не потеряна наша надежда

Которой две тысячи лет,

В страны изгнания наши любимые

Вернуться всем нам навек…

(вместо: «Быть свободным народом на своей Земле

На земле Сиона и Иерусалима»,

как в каноническом тексте гимна Нафтали Герц Инбера)

Сцены стремительно сменяют одна другую. На празднестве в честь новой правительницы, униженного заключенного Эйнштейна заставили петь в наказание серенаду, написанную дворцовым графоманом. Чарли Чаплин интервьюирует бывшего президента. Затем новая сцена — «Дворец мечты», созданный Александрой: временная мера, пока не станет возможным вернуться в диаспору. Кажущаяся простота пьесы скрывает сложную символику, поскольку «дом мечты» — еще и «фабрика грез», обычный синоним Голливуда, утверждавшийся в начале 30–х годов.

По доброй воле редкие евреи выбирали Израиль. И сейчас, когда в Германию ежегодно эмигрирует больше евреев, чем в Израиль; израильтяне в Лос–Анджелесе или Нью–Йорке со слезами на глазах распевают «Атикву»; в Москву вернулось свыше 50 тысяч израильтян; в посольствах Польши или Словакии, ставших в Холокост огромным еврейским кладбищем, стоят огромные очереди израильтян, мечтающих о восстановлении гражданства, потерянного их дедами, поражает точность прогноза драматурга.

Грезы и мечты маленьких людей, еще с библейских времен вспоминающих «горшки с мясом» на оставленной старой родине, сталкиваются здесь с мессианскими идеями Вечного Жида, попавшего на корабль вместе с остальными евреями. Вечный скиталец твердо решает поселиться в Земле Израиля и бороться за создание Царства Давида. Он призывает людей забыть изгнание. Как и во времена библейского исхода из Египта, общество разделилось на «помнящих изгнание» евреев–космополитов и тех, кто предпочитает забыть изгнание–диаспору, отказаться от мира и навек поселиться в земле предков. Вечный Жид зовет их на идише фрумэ фаргесер ( буквально «пылких забывших»), хотя слово фрумэ в идише имеет значение «горячо верующие, богобоязненные, исполняющие религиозные заветы». Цейтлин предвидит, что революционный пыл светских сионистов, как правых, так и социалистов, не переживет поколения отцов–основателей, а идеи восстановления Еврейского государства неизбежно свяжутся с религиозным мистицизмом.

После образования реального Государства Израиль совершенно не верующий и не исполнявший никаких религиозных заветов первый израильский премьер–министр Бен–Гурион встретился с лидером ультрарелигиозных жителей Иерусалима по имени Хазон Иш. Они пытались договориться о статусе резко враждебных сионизму религиозных евреев в новом государстве. Два деятеля не понравились друг другу, но от встречи остался рассказ. На вопрос Бен–Гуриона «Как же поступать?» раввин ответил, что когда на узком мосту встречаются две телеги, то пустая уступает путь нагруженной. Под нагруженной телегой он имел в виду иудаизм.

В «нагруженной телеге» тоже всякого добра хватает. Иерусалимский раввин Авраам Кук увидел в делах сионистов–социалистов признаки наступления времен прихода мессии, предсказанного у библейских пророков. Тогда, в 20–е годы, его учение не вышло за круг его учеников и вызвало резкие нападки в среде раввинов того времени. Раввин Авррам–Ицхок Кук (1864–1935) много размышлял не только над сутью сионизма, в котором услышал колокольчики ослицы, на которой едет Мессия. Рабби, ставший позже главным раввином Палестины, рассуждал о каббалистических теориях мироздания, о нарушении миропорядка и распаде мирового Света Шбират Келим, в результате чего по миру рассыпались Божьи искорки нецицот , из которых получились души людские, как еврейские ( финкэле ид — идиш), так и другие. В книге Орот ха кодеш (священный свет — ивр. ) раввин учил, что «отличие души еврея от души гоя носит существенный характер, их отличие больше и глубже между собой, чем отличия души человека от души скотины. Отличия души скотины и человека — количественные. Еврей же отличается от гоя по качеству и по существу». Разумеется, мнение ученого раввина не сильно отличается от рассуждений о широте, доброте и благородстве русской, украинской, славянской, немецкой, грузинской, христианской, крестьянской или дворянской души по сравнению с «чужими», которые «хуже диких зверей». Зато дает представление о том, какие законы могут учредить некоторые ретивые последователи идей «государства галахи (еврейского канона)», «иудейского руководства» и «эпохи прихода мессии», имеющих хождение в современном Израиле.

Во времена Цейтлина политический мистицизм искали в возврате к доиудейским божествам и ханаанским ритуалам, к символике нового язычества, набиравшего силу в Европе. Не только сионисты–ревизионисты Жаботинского, но и самые правые, вроде группы вокруг лидера подполья Яира (Авраама Штерна), в 20–30–е годы связывали свои чаяния с ростом национализма в Европе. Программная работа Штерна «Третье иудейское царство» полна буквальных заимствований и ассоциаций с тысячелетним «Третьим рейхом немецкого народа». Журналист Абба Ахимер писал в тель–авивской газете «Доар–айом» колонку под названием «Дневник фашиста», а его немногочисленные сторонники из организации «Брит Бирьйоним» в одинаковых рубашках маршировали по улицам, приветствуя друг друга характерным жестом. Впрочем, и руководившие в 20–30–е годы сионисты–социалисты не гнушались контактов с европейскими фашистами. Хаим Вейцман посетил Италию и вернулся преисполненным восторга от Муссолини. С началом Второй мировой войны сионизм с отвращением отбросил все иллюзии, связанные с фашизмом, хотя наследники застреленного британскими полицейскими Штерна предлагали нацистам поддержку в обмен на помощь в создании еврейского государства. Далекий от религиозных исканий Цейтлин гениально предвосхитил тенденцию развития, казавшуюся невероятной современным ему политическим мыслителям. Он предсказывает появление религиозной мессианской идеологии, связанной не с находившимся в глубоком кризисе и враждебным к любым переменам иудаизмом его времени, а с появлением религиозно–национального политического фундаментализма, прямо взывающего к библейским текстам.

Тем временем события в пьесе стремительно развиваются. В Европе закончилась война. Начались голод и разруха. Там снова нужны евреи — ведь кого–то нужно обвинить в несчастьях и проблемах. Действие перемещается в Лондон. Изменившаяся конъюнктура позволяет Вейцману Второму договориться о возвращении евреев в диаспору, а заодно решить и собственные проблемы. Ведь ему, единственному еврею, скучно в мире, где больше нет евреев. В Женеве собираются представители всех правительств. Они публикуют новую «Декларацию Бальфура». В отличие от реальной «Декларации Бальфура» от 2 ноября 1917 года, провозглашавшей право еврейского народа на создание национального дома в Палестине, новый документ гарантирует национальные права евреев на интернационализм и дарует им право не иметь своего национального дома.