Евгений Витковский - Против энтропии (Статьи о литературе)

Делать грубые ошибки в музыке и в изобразительном искусстве Уайльд мог без зазрения совести, но и только: он явно много читал, и отнюдь не только ради сдачи экзаменов по древнегреческой литературе. Притом образованный именно по-университетски, Уайльд мог позволить себе вольность в обращении с античной мифологией, вводя в обиход сразу несколько вариантов мифа о Елене Троянской или об Эндимионе. Прерафаэлитская лилия в руке (это ее заменил поздней более экстравагантный подсолнух) отнюдь не застила для Уайльда сокровищ мировой культуры. Очевидная безвкусица в рассуждении о портрете Китса никак не сопрягалась в его творчестве с мыслями о самом Китсе и поэзии Китса, которую он прямо продолжал и едва ли не реформировал. Для потомков не так уж важно, что "Новая Елена" была негласно посвящена явно не перворазрядной актрисе Лили Лэнгтри, увлечение которой пережил Уайльд (и, по утверждению Элмана, тогдашний Принц Уэльский тоже). Важно для потомков то, что поэма написана в продолжение и в антитезу шести бессмертным одам Китса, и без них пониманию не поддается.

Главное творение Уайльда на ниве собственно поэзии — помимо "Баллады Редингской тюрьмы", которую, кажется, уже нет нужды анализировать -поэтический сборник 1881 года, к моменту издания которого половина вошедших в него стихотворений была так или иначе распечатана по периодике, впрочем, малозаметной и часто не-столичной, дублинской. Успех книги, изданной в Англии и США общим тиражом в 1500 экземпляров, был весьма умеренным — куда там, скажем, до Надсона в России. Однако для скандала ее хватило: одновременно с появлением книги состоялась премьера комической оперы отнюдь не бездарного поэта-кабаретиста Уильяма Швенка Гилберта и совсем уж интересного композитора Артура Салливана — "Терпение", где Уайльд был выведен на сцену в совершенно пародийном виде под именем Банторна, причем пародировалась даже любовь Уайльда... к Китсу. Газетная критика немедленно перепутала сцену и поэзию, оперетту и жизнь, и отзывы современников на "Стихотворения" трудно читать, не краснея. Как некогда после первой книги Китса издатели потеряли к нему интерес, ибо книга не продавалась, так теперь и Уайльду приписали вторичность (причем по отношению к мало повлиявшему на него Суинберну). Про обвинения в аморальности нечего и говорить: они-то -если судить мерками викторианского общества — определенно имели под собой основания и, видимо, хватило одного "Хармида" для безобразной истории с Оксфордским дискуссионным обществом.

Оное Общество попросило Уайльда принести "Стихотворения" в дар Обществу. Уайльд надписал сборник и отослал его просителям 27 октября 1881 года. После чего состоялось заседание Общества и при соотношении голосов 188 против 128 принятие подарка было отклонено. Причем при повторном голосовании число "друзей" Уайльда возросло, но число "врагов" осталось прежним и подавляющим. Книга принята не была. Творение Уайльда объявили набором цитат из классиков английской литературы, притом в экспертном заключении не особо заботились о подборе имен: цитаты для Уайльда были естественны, но источники были указаны первые попавшиеся и, как назло, отнюдь не те, из которых Уайльд черпал вдохновение, — Китс, к примеру, упомянут не был. Негоже было оксфордским светилам вдаваться в тонкости и помещать в свои закрома стихи героя комической оперы.

Принято считать, что Уайльд все это хамство проигнорировал, просто плюнул на мнение оксфордских светил. Увы, на противоположной чаше весов не лежало ничего, ужасным образом повторялась судьба Китса: положительные отзывы на книгу исходили от немногих близких друзей, отрицательным — был коммерческий ее провал, возможно, даже больше уязвивший Уайльда, чем отказ Оксфордского общества в принятии книги в дар. Уайльду нужен был успех, а на поэзии свет клином для него не сошелся. Но тут сходство с Китсом и заканчивается. Китс понимал несовершенство своей первой книги, быстро создал вторую (эпическую поэму "Эндимион"), а следом третью, обессмертившую его имя. Уайльд же с поэзией после этого практически расстался: лишь отдельные "стихи на случай", лишь доработанная поэма "Сфинкс" (начатая еще в 1874 году) — да созданная уже совсем иным человеком "Баллада Редингской тюрьмы" вышли из-под его пера в два последующих десятилетия. Итог (если — опять же — не считать "Баллады") почти нулевой. Уайльд ушел в прозу и драматургию, в лекции, афоризмы и просто в жизнь, от которой старался все-таки получить максимум удовольствия. Поэт же Оскар Уайльд, автор "Хармида" и "Пантеи" умер во время безобразного оксфордского голосования.

Но тех примерно пяти тысяч строк, которые оставил потомкам Оскар Уайльд, для бессмертия более чем достаточно, — для сравнения сообщим, что все целиком наследие Франсуа Вийона составляет около трех с половиной тысяч строк. При внимательном чтении полного собрания стихотворений Оскара Уайльда приходится лишь горько пожалеть о том, что неуспех "Стихотворений" 1881 года отбил охоту у автора писать стихи и добиваться всемирного признания в этой области. Наверное, это и невозможно было для ирландского приемыша викторианской Англии, — может быть, сыграло свою роль и то, что матушка Уайльда тоже стихами баловалась и безуспешность ее поэтических попыток, а заодно и ее экстравагантное поведение в свете, неизбежно проецировались на его собственный не-успех.

Но будем объективны: если бы не сказки и пьесы, не "Портрет Дориана Грея" и "Кентервильское привидение", если бы не культ эстетской фигуры Уайльда, мы бы сейчас, ровно сто лет спустя после его смерти, о книге 1881 года вместе с гениальной "Новой Еленой" просто не вспомнили бы — мы не знали бы о поэте, как не знали в Англии девятнадцатого века даже имени величайшего из английских поэтов века восемнадцатого — Кристофера Смарта, проведшего годы в Бедламе и открытого читателям сперва престарелым Робертом Браунингом, а потом дотошными компаративистами нашего времени. Когда дело доходит до способности прозевать поэта, то у туманного Альбиона конкурентов в Европе просто нет. Шестьсот лет ждал своего восстановления в правах английского поэта герцог Карл Орлеанский. Триста лет — каноник Томас Трэхерн. Господи прости, но ведь и актер Шекспир... Тут хочется умолкнуть, дабы не поминать всуе того, о чем благоразумные люди диспутов не ведут. В конце концов, не обязаны в Лондоне любить инородцев — француза Карла Орлеанского, валлийца Томаса Трэхерна, ирландца Оскара Уайльда...

Но у английского языка и у английской литературы есть еще и мировое значение. Когда распадается империя, то в наследство преемникам остается множество государств, да и множество литератур, объединенных общими корнями и общим языком: на наших глазах в ХХ веке то же самое происходит и с русским языком, и с русской литературой. Неприятие Байрона ли, Уайльда ли в родной стране — это ее личное дело. Количество почитателей того и другого у современников в одной лишь России всегда было огромно. Другое дело, что писатель, воспринятый через призму перевода — пусть даже очень хорошего -становится немного не самим собой. Но зато каждое поколение имеет возможность и прочесть чужого классика заново, и даже заново перевести.