Евгений Витковский - Против энтропии (Статьи о литературе)

Наше издание, увы, совсем не попытка "прочесть заново" классическое произведение, как это происходит регулярно с "Гамлетом", "Чайльд-Гарольдом" или "Алисой в стране чудес". Три четверти поэтического наследия Оскара Уайльда переведены на русский язык впервые, да и комментарий пришлось создавать собственный — "импортировать" оказалось почти нечего, а для переиздания подошло весьма немногое. Пять бессмертных "пространнейших" поэм никто, насколько нам известно, до сих пор даже и не посягал переводить. Но это скорей норма: нет русской книги Данте Габриэля Россетти, нет русской книги Суинберна, единственная книга Роберта Браунинга — сущий конфуз, а ведь эти, условно говоря, поэты-прерафалиты, определенно создали и больше Уайльда, и место их в пантеоне английской поэзии куда почетней. Давным-давно потеряли счет прибылям издатели художественных альбомов, в которых извлечена на свет Божий из пыльных запасников живопись прерафаэлитов, — в первую очередь, кстати, того же самого Данте Габриэля Россетти. Где их стихи, кроме как в Англии?..

Культура генерирует сама себя, и читать современников — всегда в обычае. Из этого не следует, что прежние творцы непременно обречены на забвение (как не следует и того, что все из забвения непременно выйдут). Есть традиция поминать классиков по юбилеям. Печальный юбилей — сто лет со дня смерти Оскара Уайльда — выпал на год двухтысячный от Рождества Христова.

В одном из вариантов мифа о Елене — кстати, отчасти использованном и Уайльдом — она, по воле Аполлона, оказывается перенесена на небо и превращена в созвездие. Для поэтической звезды Оскара Уайльда, видимо, наступило время такого преображения: если не на реальный небосвод, то на небо поэзии ныне водворяется никогда не угасавшая звезда, чей свет всегда сиял, но лишь не привлекал внимания созерцающих, и уже теряют значение те причины, по которым судьба этих стихов сложилась именно так, а не как-то иначе.

Для кого-то, наверное, и Бердслей по сей день — эталон дурного вкуса, — то же можно, видимо, сказать и о поэзии. Так ли давно, всего лишь четверть тысячелетия тому назад, в 1747 году сообщал русский поэт А.П.Сумароков русскому читателю о том, кто таков есть Шекеспир: он с хорошим знанием дела поведал, что это "англинский трагик и комик, в котором и очень худого и чрезвычайно хорошего очень много". Может быть, те же слова можно отнести и к поэту Оскару Уайльду.

Ну, и подождать четверть тысячелетия.

В 1936 году Редьярд Киплинг был удостоен высшей посмертной чести англичан: его похоронили в Вестминстерском аббатстве. Но ни один знаменитый английский писатель не шел за его гробом Как выразился великий нидерландский историк по другому поводу, "так оно и должно быть": когда хоронят Гулливера, лилипутам неуместно идти за гробом. Это не означает, что "отсутствовавшие" — Герберт Уэллс или Грэм Грин, к примеру, — были во сто раз меньше Киплинга в целом масштабе дарования. Но в отношении поэзии — именно так. В Вестминстерском аббатстве Англия хоронила своего величайшего поэта — быть может, самого большого с тех пор, как в 1674 году навсегда закрыл свои слепые глаза Джон Мильтон. Современники обзывали Киплинга империалистом, даже Осип Мандельштам в 1927 году писал о том, что у "Киплинга — писателя империалистической Англии — почти всегда можно уловить в его рассказах о животных нотки правящего класса". Но в искусстве действует древний закон: часть всегда больше целого, поэтому Английская империя — частью которой был и Киплинг, и его творчество — была всего лишь страной времен Киплинга. Ибо Джозеф Редьярд Киплинг сам по себе был империей.

Когда рушатся великие государства, они оставляют после себя великую литературу, ну а если они рушатся слишком быстро, как империи Александра Македонского или Наполеона, то от них по крайней мере остается миф, из мифа — в другом месте и в другом времени — вырастает опять-таки великая литература. А Киплинг, уроженец империи, родившийся "в глухой провинции, у моря" (в Бомбее!), не был ни реалистом, как Голсуорси, ни модернистом, как Элиот, — он был последним великим английским романтиком. Романтизм -неизбежный атрибут империи, особенно империи погибающей. Не зря первым, кто взялся в англосаксонском мире восстанавливать доброе имя Киплинга-поэта, был не собственно англичанин, а "репатриант", американец Т.С. Элиот. При жизни Киплинга он ехидно обозвал самого молодого (по сей день, в сорок два года!) лауреата Нобелевской премии "лауреатом без лавров". Через шесть лет после смерти Киплинга он составил по своему вкусу "Избранное" из стихотворений Киплинга, где писал:

"Колоссальный дар владения словом, поразительный интерес ко всему, могущественная способность наблюдения умом и всеми чувствами, маска "шутника", а под ней загадочный дар провидца <...> дар столь тревожащий, что, раз признав его наличие, мы уже на в силах распознать, когда его нет, — делают Киплинга писателем, которого нельзя до конца постичь и масштабность которого невозможно преуменьшить <...>

Я утверждаю, что, говоря о стихах Киплинга, мы вправе их назвать великими стихами <...>. Я могу вспомнить ряд поэтов, создавших великие поэтические произведения, и очень немногих, кто писал великие стихи. Если я не ошибаюсь, позиция Киплинга в этой последней рубрике не просто выдающаяся, она уникальна".

Многие писатели за рубежами родной страны известны лучше, чем на родине, и оказали на мировую литературу большее влияние, чем на отечественную. Общеизвестен пример Эдгара По, которого англосаксы давно числят по ведомству дурного вкуса, а в иных странах — с легкой руки Шарля Бодлера, первым принявшего темную гениальность Эдгара По и умножившего ее "Цветы Зла", — "Эдгар" почти икона. В частности, в России. Если отбросить пропаганду советского времени, современный русский читатель, пожалуй, с удивлением прочтет слова Сомерсета Моэма, сказанные о новеллистике Киплинга (1952):

"В общем, рассказ — не тот жанр художественной литературы, в котором англичане достигали особенных высот <...>. Рассказ требует формы. Требует сжатости. Многословие его убивает. Он зависит от построения. Не допускает повисших в воздухе сюжетных линий. Должен быть законченным в своих пределах. Все эти достоинства вы найдете в рассказах Киплинга той поры, когда он достигал своих великолепных вершин, а в этом нам повезло: он проделывал это из рассказа в рассказ. Редьярд Киплинг — единственный автор в нашей стране, которого можно поставить рядом с Мопассаном и Чеховым. Он — наш величайший мастер рассказа".