Евгений Витковский - Против энтропии (Статьи о литературе)

Современный исследователь — Екатерина Гениева — в предисловии к первому постсоветскому изданию Киплинга в России пишет:

"Певца Британской империи, ...железного Редьярда", приняли на ура молодые советские литераторы. Этим обстоятельством был попросту сражен критик и литературовед князь Дмитрий Святополк-Мирский, вернувшийся в 30-е годы из эмиграции на родину <...> Мирский был прав, когда укорял советских литераторов, зачитывавшихся Киплингом. Но как бы то ни было, ...железный Редьярд", а главное, его идеи оказались близкими идеологии молодого советского государства". Князь-коммунист тоже был прав: он ждал от коммунистической молодежи — главное же от юного советского государства -чего-то совсем, совсем другого. Он и дождался: гибели в советском концлагере. А молодые советские поэты — Евгений Долматовский, к примеру, или Константин Симонов — в те довоенные годы увлеченно переводили Киплинга. Симонов, впрочем, не столько переводил, сколько сочинял по мотивам Киплинга: "Серые глаза — рассвет" в его переводе укорочено на половину текста, "Новобранцы" — на четыре строфы сокращены, "Добровольно ...пропавший без вести"" — на две и т. д. Позже Симонов писал о своем увлечении Киплингом в конце тридцатых годов: "Киплинг нравился своим мужественным стилем, своей солдатской строгостью, отточенностью и ясно выраженным мужским началом, мужским и солдатским". Впрочем, он же признал, что разлюбил Киплинга, когда началась война — в 1941 году. Переводы Симонова по сей день регулярно называют прекрасными, и нет спора, стихи хороши, но, сравнивая их с оригиналом, диву даешься: автор ли подстрочника все так переврал Симонову, сам ли он столь глубоко и сознательно исказил (за возможным исключением "Дурака" — он же "Вампир" — и более или менее "Гиен", остальные переводы Симонова едва ли стоит рассматривать как переводы). Если это переводы — то всех поэтов, от Багрицкого и Тихонова до Фазиля Искандера и Александра Галича (последнего особенно), целиком можно объявить "переводчиками Киплинга". Сам тон советской (и, напоминаю, антисоветской) поэзии, как говорят недоброжелатели, "мускулистый" ее стиль — от Киплинга и Гумилева.

Симонов разлюбил Киплинга спешно, в одночасье: негоже было шестикратному лауреату Сталинской премии, накануне еще и Ленинской, любить "барда английского империализма". За "железным занавесом" Киплинг изымался из библиотек, лишь очень немногие энтузиасты понемногу переводили его "в стол". Причем, надо честно признать, не очень хорошо переводили: мало любить империю, в ее правоту нужно верить. Британская империя отошла в область истории, у империи советской развивался прогрессивный паралич, при котором, как известно, не до идеалов. Зато с 1976 года, с выхода упомянутого тома БВЛ "Уайльд и Киплинг", где на скудном пространстве в 54 стихотворения почти сорок было переводов совершенно новых, — начинается для Киплинга новая эпоха, не кончившаяся и по сей день; наше издание преимущественно суммирует работу переводчиков прежних лет, не давая, впрочем, к переводам вариантов: составитель взял на себя всю ответственность за то, чей перевод печатается; таким образом, ничье имя из "коллектива" переводчиков не изъято намеренно. Выбирался всегда живой перевод. Конечно, в оригинале "Мэри Глостер" герой говорит: "В двадцать два года... в двадцать три года...", а в первом варианте перевода Оношкович-Яцына рифмы ради вместо "двадцать три" стало "двадцать шесть", Г.Фиш это "исправил", — но в нашем издании восстановлен первый вариант. Покойников не редактируют: их или печатают как есть, или заказывают новый перевод. И хотя "Мэри Глостер" после 1936 года переводили по меньшей мере еще пять раз — предпочтение отдано все же старому варианту. Ибо новые к нему ничего не прибавили.

Сколько раз Редьярд Киплинг был жертвой! Даже его литературная карьера началась не так, как у всех, — он пал жертвой родительской любви. Ему, шестнадцатилетнему школьнику, родители сделали подарок: его несовершенные детские (ну, юношеские) стихи родители озаглавили "Школьные стихи" и выпустили отдельной книгой. Редьярд впал в депрессию (по другой версии — в ярость), но писать, к счастью, не перестал. Пять лет спустя он выпустил книгу стихотворений, которую принято считать "первой", — "Департаментские песенки" (1881). Славы ему эта книга (во всяком случае, за пределами Индии) не принесла. Слава пришла к нему осенью 1889 года, вместе с первыми балладами, напечатанными уже в Англии. И — пожалуй — слава с тех пор при нем. Но и жертвой своей славы он становится по сей день. Взять хотя бы печальную историю того, как Киплинга поют в России. Вот — с магаданской пленки звучит голос престарелого Вадима Козина: он напел чуть ли не целую пленку Киплинга. Киплинга ли? Вот — звучит "Пыль", и в ней появляются такие строки:

Честное слово я ждал, что вместо "пыль-пыль-пыль" прозвучит "мать-мать-мать..." Наверное, это было бы интонационно даже ближе к оригиналу. Или же некогда популярная песенка:

Многие ли слушатели догадались, что звучит перелицовка (не перевод же!) стихотворения Киплинга "Обрученный"? А шлягер поздних советских лет "За цыганской звездой" лучше б уж и не приписывать Киплингу -ни звезды нет в оригинале (а есть "паттеран", знак, оставляемый цыганами вдоль своей, незримой для джорджо-чужаков тропы), ни многого такого, что есть в этом переводе. Зато — поют! Киплинг не виноват. Но и Бодлер не виноват в том, что "Красотка моя, умчимся в края..." стало цыганским романсом, и даже Мережковский не виноват в том, что в юности сделал этот неудачный перевод. Потому и популярны в эстрадном пении Киплинг и Бодлер, что попали в руки не к переводчикам, но к подражателям. А о них сказал Сальвадор Дали: "Блаженны подражатели — им достанутся наши недостатки".

Империалиста Киплинга чехвостили даже за то, что в Британии ему платят непомерно высокие гонорары (заметим, что пролетарию Максиму Горькому его огромные гонорары в начале века советское лигературоведение записывало в творческий актив). Все тот же Т. Левит в "Литературной энциклопедии" в 1931 году писал: "Особое положение Киплинга в английской литературе отмечается не только <...> гонорарами, раз в 25 превосходящими обычные (по шиллингу за слово 1900, т. е. около 3 тысяч руб. за печатный лист)". Обвиняли (Р. Миллер-Будницкая, 1936 г.) в том, что "творчество Киплинга несет в себе зародыши английского фашизма", в том, что (там же) "киплинговская философия творчества <...> получает признание крупнейших ...идеологов фашизма"". В том, что Киплинг — масон, кажется, его никто не обвинял. Быть может, лишь потому, что масоном Киплинг и в самом деле был.