Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6270 ( № 15 2010)

– Лолита, – назвалась она, двойник моей любимой.

– Нет, ты – Назик, – сказал я.

Она милее и нежнее, чем сама Назик.

Скоро я встал на ноги, Лолита уже знала, кто я и откуда.

– Совет, Совет, понимаешь, Лолита-Назик?

– О, Совиет? – и закивала головой. – Совиет – хорошо...

– Ты – Назик, – говорю ей.

– О, Назик? – и закивала головой. – Назик – хорошо, – и залилась звонким смехом.

Как-то ночью в дом к Лолите наведались партизаны и предложили мне уйти в горы.

– Оставаться тут дальше опасно, – сказали они.

Была серебряная ночь. Лолита проводила меня до растущих за околицей деревьев. Всхлипнула, когда я на прощание протянул ей руку, поцеловал в лоб. Она поцеловала меня в губы и расплакалась. Я ушёл в горы, Лолита осталась в деревне. Я шёл по склону горы, и долина в окружении холмов напоминала сверху ведро, до краёв наполненное млечным лунным светом.

До сих пор я задаюсь вопросом: любил ли я одну только Назик, или и Назик, и Лолиту, похожих как две капли воды? Лолита не усидела дома и вскоре ушла к партизанам. Когда она появилась, горы стали такими доступными, такими армянскими, такими родными мне, и я защищал Францию, как защищал бы свою Армению.

Был вечер, мы с Лолитой сидели на берегу реки. Гражданин начальник, прошу извинить за излишние лирические отступления. Одной рукой я обнимал вздрагивающие плечи Лолиты, другой – сжимал холодный ствол винтовки. Мы с оружием отбивали у смерти любовь. Бывало, обнимаемся, и тут же приходится отстреливаться. Война испокон веков заклятый враг любви.

Мы долго просидели с Лолитой на берегу. Луна, скатившись с холма, раскачивалась на волнах, как головка сыра. Знакомая картина – точь-в-точь как в нашем селе Парзик. Лолита заговорила как бы сама с собой.

– Красота! Какая красота... У вас тоже так красиво? – спросила она.

– У нас красивее…

– И река такая шумная?

– Река бешеная, Лолита. – А луна такая ясная?

– Да, и ещё очень близкая, до неба рукой подать.

– Когда кончится война? – спросила она.

– Когда мы поженимся, – сказал я.

Короче, я женился на Лолите, но впоследствии у меня допытывались:

– А почему ты женился?

Кто задавал вопрос, знал, безусловно, что перед ним сидит человек, а разве у человека спрашивают, почему он человек? Я не был уже пленным, я был любящим солдатом, и право любить я получил со дня рождения, в моём далёком селе Парзик.

Я воевал четыре года, девять раз был ранен, четырежды попадал в плен и столько же раз бежал оттуда. Мне довелось увидеть победу и одновременно услышать победный крик моего новорождённого первенца, который прозвучал вместе с последним залпом пушки. Сын как бы оповещал, что война окончена и его рождение – залог кровью завоёванного мира. В то утро глаза моей Лолиты-Назик излучали тёплую нежность материнства.

– Как мы назовём нашего сына? – прошептала она.

– Ваагн, – сказал я.

Лолите это имя ничего не говорило, но глаза под опущенными ресницами выражали согласие. Я рассказал ей легенду о Ваагне, боге Солнца.

 – Небеса и Земля были

в муках родин,

Морей багрянец был

в страданьи родин,

Из воды возник алый тростник,

Из горла его дым возник.

Из горла его пламень возник, и родился тогда младенец с глазами-солнцами, и это был наш Ваагн, возникший из огненных вихрей в великих муках.

Война кончилась, я тосковал по родине, рассказывал о ней Лолите. Хотелось, чтобы она услышала наши буйные реки и оглушительные водопады, увидела бы, как брызгами рассыпается солнце на снежных макушках гор, почувствовала аромат наших цветов, мелодию наших оровелов*, нашу грусть...

Мы с Лолитой готовились к отъезду в Советский Союз.

– Поедем в наше село, Лолита, – говорил я. – Пусть наш Ваагн вырастет под армянским солнцем, на лучшей в мире родине.

Лолита радовалась, мысленно она уже перенеслась на свою новую родину, уже тосковала, торопилась и меня торопила.

– Да, пусть Ваагн растёт на своей настоящей родине, лучшей в мире.

Командование американских войск устроило прощальный банкет. Собралось всего несколько человек, потому что многие уже разъехались. Помню, я и подполковник Аветян сидели за одним столом с двумя американскими офицерами. Когда бургундское вино заискрилось в стаканах, широкоплечий офицер с сухим лицом поднял бокал.

– Выпьем за Трумэна, – сказал он.

– Выпьем за Сталина, – сказал я.

– За здоровье Трумэна, – улыбнулся он.

– За здоровье Сталина, – нахмурился я.

– Ого! – рассмеялся он.

– Да! – заупрямился я.

– О’кей! – сказал он. – Советский офицер наш союзник, и ему нельзя отказать. И он не может пренебречь нами. Не будем ссориться, – продолжил он, – давайте померимся силой и решим наш спор, как подобает настоящим джентльменам. И тогда выпьем тост победителя.

– Пожалуйста, – тут же согласился я и прикусил язык: мне никогда не приходилось заниматься боксом. Я не знал толком ни искусства кулачного боя, ни моего соперника, самоуверенного американца. Но за Сталина я боролся не только кулаками, но и оружием, и ценой жизни. Я встал. Американец тоже поднялся из-за стола. Мы скинули с себя кители. Нам открыли место, с шумом отодвинув столы, и мы приготовились к решительному бою – за первенство. Был назначен и судья.

– Ну, джентльмены, – сказал судья и ударил вилкой о пустую тарелку. – Гонг!

За первым ударом американца последовал второй, третий. От четвёртого удара я отлетел в угол кабаре. Я был оглушён и сквозь замутнённое сознание почувствовал свою беспомощность, понял, что имею дело с настоящим боксёром. После пятого удара я распластался на полу.

– Это убийство! – услышал я взволнованный голос одного из наших офицеров. – Нельзя профессионального боксёра выставлять против неопытного человека!

Судья тем временем считал: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Я вскочил и тут же был сбит с ног, снова поднялся. Зазвенела тарелка – гонг! Я тяжело дышал, точно побитая собака. Подошёл подполковник Аветян.

– Или победи, или умри, – отрезал он, – мы должны выпить за здоровье Сталина...

Второй раунд не отличался от первого. Но я всё-таки нанёс удар американцу – прямо в грудь, и у него хрустнули рёбра. Офицер глухо застонал, пошатнулся, но удержался на ногах.

На мне живого места не было, но я разгорячился и надумал во что бы то ни стало кончить наше состязание вничью. Но нет! – надо любой ценой победить. В третьем раунде мой соперник получил ещё несколько ударов, и наконец я сбил его с ног. Американский офицер поднялся только после того, как ему плеснули воды в лицо и дали глотнуть вина. Он встал, покачиваясь, приблизился к столу и взял в руки полный бокал.

– За здоровье Сталина! – сказал он.